Жены-мироносицы
Шрифт:
Не открывая глаз, Хуза блаженно улыбнулся:
— Теперь мне хорошо. Ты знаешь, я сейчас вспомнил, как ребенком болел. Мне было так плохо, что смерть уже не казалось такой страшной, даже наоборот. Но вот подходит мать и кладет мне на голову свою руку, и сразу становится легче и хочется жить. Как же давно это было! А теперь кажется, что это было совсем недавно.
Иоанна нежно провела рукой по уже начавшим седеть волосам мужа, с любовью и состраданием глядя на его осунувшееся лицо.
— Тебе надо отдохнуть, мой возлюбленный господин.
— Нет, что ты, нет, — встрепенулся Хуза и поднялся со ступеней. — Без меня что-нибудь
— Бог Израилев, — в изумлении воскликнула Иоанна, — какой же это грех!
— О жена моя, если бы все закончилось только этим грехом! Но плясунья в награду себе потребовала от царя голову пророка, что сидит в нашей темнице, и он согласился исполнить эту безумную просьбу.
Иоанна, побледнев, вскрикнула и побежала. Когда она добежала до входа в подвал, навстречу ей попался начальник стражи с двумя воинами, они несли в руках нечто, завернутое в полотенце. Иоанне показалось, что на холсте следы крови. Еще не веря самому ужасному, она ринулась вниз по лестнице. Тюремное помещение освещал факел, прикрепленный к стене. Навстречу ей шагнул охранник, тот самый, что крестился в Иордане. Он был бледен и растерян. Узнав Иоанну, он загородил ей дорогу.
— Госпожа, тебе не надо это видеть.
Но Иоанна метнулась в сторону от него, а в следующее мгновение увидела, как два стражника что-то заворачивают в кусок грубой холстины. И как только она поняла, что они заворачивают, факел погас. Все погасло. Стражник видел, как Иоанна пошатнулась, он бросился к ней, но все же не успел подхватить ее падающее тело.
А в зале тем временем продолжала играть веселая музыка, и пьяное, угарное веселье подходило к той черте, когда у пирующих оставалось уже мало чего человеческого. Слуги поминутно вносили то одно, то другое кушанье, поэтому гости не сразу обратили внимание на серебряное блюдо, внесенное начальником стражи тетрарха. Иосиф пронес блюдо прямо к столу Антипы и поставил его перед своим владыкой. Антипа с глупым видом пьяного человека посмотрел на принесенное блюдо, не сразу сообразив, что на нем лежит. Но когда разглядел, ужас отразился в его вмиг протрезвевшем взгляде.
— Отнеси Саломее, — крикнул он, и неподдельный страх в его голосе передался гостям.
Назад стражник относил блюдо при полном безмолвии гостей. После такой откровенной демонстрации человеческой жестокости веселье покинуло пиршественный зал.
ГЛАВА 22
Иоанна очнулась уже в спальне на своей кровати и тут же пожалела, что вернулась в этот жестокий мир. Какое-то время она лежала без движения. Но мысль, что она должна позаботиться о достойном погребении пророка, заставила ее подняться с постели. Учеников Иоанна она увидела еще издали. Они сиротливо жались около ворот крепости, пытаясь что-то разъяснить стражникам. Увидев ее, радостно замахали руками. Она подошла к ним, и по ее скорбному лицу они поняли, что случилось что-то ужасное.
— Что с нашим учителем? — в волнении спросили они.
Иоанна ничего не ответила, вернее, она хотела ответить, но не смогла, а лишь тихо заплакала. Ученики, опустив головы, ожидали, пока она перестанет плакать, а потом сказали:
— Мы хотим похоронить нашего учителя.
— Да, его надо похоронить, — кивнула головой Иоанна и повела мужчин к казармам стражников. Начальник
— Мне легче спуститься в преисподнюю, чем идти к этой женщине, — с горечью произнес он.
К Иродиаде Иоанна пошла сама.
Жена тетрарха, не раздеваясь, всю ночь просидела в своих покоях перед главою пророка. Она затуманенным взглядом смотрела на голову своего врага. Порой в ее глазах читалась неизбывная тоска о чем-то, навсегда потерянном. Именно теперь она поняла, что не победила того, кто мог разрушить ее мечту, ее с трудом добытое счастье. Нет, она сама побеждена.
Когда запыхавшаяся дочь прибежала к ней с рассказом о своем триумфе и просьбой дать совет, что можно попросить у тетрарха, Иродиада замешкалась только на минуту. За эту минуту у нее в голове пронеслись сотни вариантов всевозможных просьб, но уже в следующее мгновение она выпалила:
— Проси голову Иоанна Крестителя.
Вначале она даже сама не поняла, что сказала дочери. Эта дикая мысль выскочила словно вор, подстерегающий свою добычу. Девочка вытаращила на мать свои испуганные глаза.
— Да, да, дочь моя, проси только голову Иоанна, — все более укрепляясь в этой мысли, проговорила Иродиада, стискивая голову дочери в своих ладонях и покрывая поцелуями ее мокрое от пота лицо. — Я тебе отдам свои драгоценности, свои наряды. Все что захочешь, бери, только проси голову Иоанна.
После таких щедрых посулов девочка сразу повеселела, вырвалась из материнских объятий и побежала в пиршественный зал. Иродиаде вдруг захотелось вернуть дочь и сказать, что отменяет свою просьбу. Она уже протянула в сторону дочери руку, но потом опустила ее, понимая, что не в силах переменить свое решение.
Теперь, глядя на голову пророка, Иродиада задавала себе вопросы: «А что надо было делать? Вернуться в Рим к пьянице мужу и дальше влачить свое жалкое существование содержанки, зависящей от милостей императора? А дочь, которую надо пристроить? Почему вдруг кто-то решает за нее, как ей жить и с кем ей жить? Разве это справедливо? И что и этой жизни вообще справедливо? Кругом зависть, подлость, обман, жестокость. Что им можно противопоставить, как не ту же подлость и обман?»
Мысли Иродиады прервала служанка, которая доложила, что ее хочет видеть жена домоправителя Хузы. Иродиада вышла в соседние покои, чтобы принять Иоанну. Та вошла бледная и взволнованная, долго не решаясь заговорить. Когда Иродиада стала уже терять терпение, Иоанна, потупив голову, промолвила:
— Госпожа, ради всего святого отдайте мне голову Иоанна для погребения.
Иродиада задумалась.
— Разве ты не понимаешь, что этого делать нельзя?
— Не понимаю, — искренне удивилась Иоанна.
В глазах Иродиады засветился страх. Понизив голос, словно она боялась, что их могут услышать, проговорила:
— Если голову соединить с телом, то он воскреснет. Ведь он же святой.
Иоанну не столько поразила идея о воскресении пророка, сколько то, что Иродиада признает убитого ею пророка святым. «Неужели, зная о святости этого человека, она решилась на его убийство?» — с ужасом подумала Иоанна. Иродиада, словно подтверждая ее мысли, сказала:
— Я думала, что святой страшен для меня, пока он живой, но теперь поняла, что мертвый он еще страшнее.