Жеребята
Шрифт:
А к Игъаару воины подвели связанных степняков.
– О царевич Игъаар, - сказал старший воин, - эти люди приблизились к нашему лагерю, но мы не убили их, ибо ты повелел не причинять степнякам зла.
– Вы поступили правильно. Развяжите их!
– приказал фроуэрский царевич и обратился к степнякам:
– Я прикажу отпустить вас, о жеребята Великого Табунщика, но прежде ответьте мне - знаете ли вы Эну, Его служителя?
– Нас послал вождь степняков, Циэ, - отвечал один из товарищей, - чтобы мы оберегали Аэй в ее странствиях по степи, и мы не уйдем, если ты не отпустишь Аэй, дочь великого Аг Цго. Мы не
Игъаар поник головой и долго молчал. Наконец, он сказал:
– Я позабочусь об Аэй. И слово мое дано при Фар-ианне и сестре его Анай. Так и передайте Циэ, вашему вождю.
– Но, быть может, Аэй захочет вернуться с нами?
– спросил второй степняк.
– Вождь Циэ хочет видеть дочь Цго на белом коне рядом с собой и носить на руках ее сына. Так он велел ей передать.
– О, дети степи!
– проговорила Аэй, подходя к ним.
– Скажите вашему благородному вождю, что он велик и прекрасен, но я люблю своего мужа, который теперь там, где Великий Табунщик и Эна Цангэ.
– Аэй, - мягко коснулся Иэ ее плеча.
– Игэа вовсе не там.
– Неужели фроуэрцам не дано быть с Табунщиком, о Иэ?!
– горько воскликнула Аэй и вскинула голову.
– Неужели для сына реки Альсиач нет место в славном табуне, что мчится среди рек и трав?
– О, женщины!
– схватился Иэ за голову, смеясь и плача.
– О, женщины! Отчего вы всегда так странно понимаете наши слова?
И он снова обнимал ее и целовал, и говорил, что Игэа - жив, и что ребенок под ее сердцем - не сирота.
– Ты видишь, папа жив!
– шептала Лэла в ухо Огаэ.
– Я так и знала, я так и знала!
– А я знал, что ли-шо-Миоци не предал своего друга!
– ответил ей Огаэ.
– Но что случилось с учителем Миоци?
Тогда Иэ смолк, и перестала плакать от радости Аэй, и тихая улыбка ушла с губ Игъаара, и лицо его стало скорбным. Он глубоко вздохнул и промолвил:
– Аирэи Миоци прыгнул в водопад Аир.
В путь!
– Вот и пришло вам время покинуть мой дом, - сказала Анай, сама подводя к своим гостям двух оседланных коней.
– По этой дороге вы быстро доберетесь до хижины девы Всесветлого, что у маяка. Сокуны уже не рыщут по дорогам, и ваш путь будет безопасен.
– Спасибо тебе, Анай!
– воскликнул Аирэи.
– Да благословит тебя Всесветлый!
– И тебя он да просветит, - ответила Анай.
– Можно, я скажу твоему спутнику несколько слов наедине?
Аирэи кивнул, и, повернувшись к востоку, стал, немигая, смотреть на разгорающийся солнечный диск.
Анай взяла Раогай за руку и вошла с ней в дом. Там, перед изображением Матери с Младенцем-будущим Победителем смерти, Соколом-Оживителем Гаррэон-ну, на руках, горели кадильницы.
– Пред этим священным изображением мы плакали с твоей матерью, обнявшись как сестры, расставаясь навек. Не было во всем Фроуэро лучших подруг, чем мы, о Раогай! Но она полюбила аэольского воеводу и ушла странствовать с ним. Долгим был ее путь... У меня уже родился Игэа, а она все скиталась, ночуя в походном шатре. Наконец, у нее родилась ты, Раогай, а потом и твой брат. А вскоре после его рождения Зарэо пришлось положить тело своей возлюбленной в священную лодку
Анай молчала, и Раогай не говорила ни слова.
– Ты похожа на мать, о маленькая дочь реки Альчиач, - заговорила мать Игэа.
– И в сердце твоем - жажда странствий, как у великой Анай, чье имя я ношу, но чья доля меня миновала... Ты для меня, о Раогай-младшая, как далекий привет из моей юности, из моей прошедшей весны. Да благословит Великий Табунщик твой путь, и да будешь ты счастлива своим особым счастьем, которое не дано понять прочим, о Раогай, дочь Раогай и Зарэо!
...Ее слова еще звучали в ушах девушки, когда она садилась на буланого коня.
– Весна да коснется вас!
– воскликнула Анай по-аэольски - впервые за все это время, и ушла в дом, чтобы ни Раогай, ни рабы не видели ее слез.
Они ехали долго, не встречая никого на пути. Аирэи в безмолвии смотрел на солнце. Когда солнце зашло, они устроились на ночлег, и никто более ничего не говорил.
Тогда Раогай осторожно взяла белогорца за руку, и он нежно пожал ее пальцы в ответ.
– Я буду странствовать с тобой, о белогорец!
– сказала она твердо.
– И этому ничто не в силах помешать.
– Я - слеп, - ответил Аирэи.
– Я утратил все, что у меня было. Что я могу дать тебе?
– Мне не нужно ничего, - сказала Раогай.
– Я все равно буду с тобой, о белогорец Аирэи. Я сделаю это, потому что нам так суждено.
И она положила голову на его плечо, и уснула от усталости.
А на рассвете они снова двинулись в путь.
Стрела и маяк.
К вечеру третьего дня пути небо затянулось тучами, и начался ливень. Аирэи и Раогай, закутанные в плащи, подгоняли своих коней по песчаной дороге, ведущей мимо поникших осенних рощ.
Ветер усиливался, и дождь, смешанный с градом, хлестал Раогай по лицу, но она крепко держала узду своего коня и коня Аирэи.
– Ты замерзла?
– вдруг спросил он.
– Возьми мой плащ.
– Спасибо, - ответила она, стуча зубами.
– Скоро мы уже доберемся до хижины матушки Лаоэй... Мы приближаемся к морю - слышишь его аромат?
– Над морем - вечная дымка, - задумчиво проговорил Аирэи.
– Ты веришь в детей Запада, маленькая дочь реки Альсиач?
– В тех, что приходят из дымки и вещают из-под земли, в болотах?
– пожала плечами Раогай.
– По правде говоря, нет. Отец считал, что это - выдумка жрецов Уурта для обмана легковерных простаков.
– И все-таки Нэшиа, как говорят, следовал советам сынов Запада и победил, - задумчиво проговорил Аирэи.
– Хотя его поначалу и считали умалишенным, - добавил он, помолчав.
– Слишком опрометчивые поступки совершал он по их совету - такие, например, как сражение при Ил-зэгора и нападение на город Аз-оар. Но оба эти его предприятия, обреченные на страшный провал, увенчались чудесной победой Нэшиа. Они принесли ему славу и имя в Аэоле и Фроуэро.
Град хлестал Аирэи по лицу, но белогорец не пытался пригнуться.