Жеребята
Шрифт:
– Да, солнце...
– промолвил Аирэи.
– Оно иное вечером и иное - утром, и совсем иное - в полдень. Теперь я могу смотреть на него всегда - даже в полдень. Оно светлое, он него просветляется даже тьма вокруг - совсем немного, в самый-самый полдень...
– Сейчас солнце стоит над маяком, - сказала Лаоэй.
– И я бы хотела попросить тебя о помощи, Аирэи, дитя мое.
– Чем же теперь я могу помочь тебе, о Лаоэй, дева Всесветлого?
– печально спросил слепой белогорец.
– Зажги этот маяк!
– воскликнула
– Выпусти стрелы Всесветлого из священного лука, восемь зажженных стрел - и зажги маяк. Ты же видишь солнце - а оно стоит над маяком.
И Раогай принесла из хижины огромный священный лук и колчан стрел.
Аирэи ощупал лук, тронул тетиву - та негромко зазвенела в ответ.
Лаоэй тем временм подкатила березовый чурбан и встала на него позади Аирэи, так, чтобы ее голова была вровень с головой белогорца.
– Натяни же лук Всесветлого, дитя мое!
– торжественно и повелевающее произнесла она.
– Ты же, дочь реки Альсиач, зажигай стрелы от огня милости Всесветлого и подавай их твоему товарищу по странствиям!
И белогорец, широко открыв свои, ничего кроме солнца не видящие, глаза, поднял лук и наставил стрелу, поданную ему Раогай.
Лаоэй осторожно поправила ее - так, что Аирэи ничего не ощутил.
– Выпускай же эту стрелу! Зажги маяк! Да пребудет с тобой благословение Повернувшего вспять ладью!
– воскликнула дева Всесветлого.
И запела стрела, устремляясь к далекому маяку. Миоци не видел, как чертила она над выхшедшим из берегов морем, сияющую дугу - словно падала звезда. Он лишь посылал и посылал стрелы одну за другой, всего восемь, и непрерывный звон тетивы стоял в его ушах, а в глазах его было солнце на черном небе.
Наконец, он выпустил последнюю стрелу, и словно огромный костер вспыхнул перед его взором.
– Что случилось?
– спросил он недоуменно, и лук выпал из его рук.
– О, дева Всесветлого! Матушка Лаоэй! В небе теперь - два солнца!
И, поймав его взгляд - не прежний, устремленный в недосягаемую высь, а живой и зрячий, Раогай, все поняв в долю мгновения, с криком восторга бросилась к лучнику на шею:
– Аирэи!
– О, Раогай!- прошептал он.
– Так это была ты, дочь Зарэо? Так это ты странствовала со мною и спасала меня столько раз?
– Да, Аирэи! Я люблю тебя!
– воскликнул рыжеволосый Загръар и поцеловал его, а потом, отпрянув и зарыдав, убежал в хижину.
Аирэи шагнул вслед за ней, но Лаоэй удержала его:
– Нет, мой белогорец, - сказала мягко она.
– Дадим-ка девочке побыть одной. А мы пойдем под навес, сядем рядом с огнем милости Всесветлого, и продолжим наш разговор, дитя мое, Аирэи!
Брак
В предрассветной мгле Аирэи шел по прибрежным рощам, осторожно ступая по земле, влажной от дождя. На обрыве он остановился и замер, ожидая восхода солнца, устремив взор к горизонту. Наконец, дымка над морем
И тогда Аирэи затаился в кустах, ожидая, когда к его манку из конского волоса прилетят клевать хлебные крошки певчие птицы.
Они слетелись скоро - доверчивые, никогда доселе не видевшие хитроумных силков из конского волоса, и, весело щебеча, начали клевать крошки. Белогорец не спешил - он ждал, негромко насвистывая затейливую трель.
И ему ответили - громко и весело. Маленькая красногрудая птичка с гиней головкой прилетела за своими крошками. Она была умнее и хитрее своих подружек - то склевывала крошки на лету, то пряталась в ветвях дерева. Аирэи насвистывал трели, и она отвечала ему.
Наконец, после долгого разговора с белогорцем, она опустилась к манку. Все птицы мгновенно спорхнули прочь - не то уступая ей место, не то почуяв неладное. Но она расправила алые с синим крылья, и пела и клевала крошки, не обращая внимания ни на что.
И тогда белогорец потянул за конский волос манка...
+++
Лаоэй вывела Раогай одетую в длинную белую рубаху, охваченную поясом из морских ракушек по талии, и поверх рубахи в несколько рядов сияли драгоценные камни ожерелья. На рыжих локонах Раогай был венок из цветов.
Девушка молчала и робко стояла рядом со старицей.
– Раогай!
– Аирэи подошел к ней, протягивая ей маленькую клетку из ивовых прутьев и вновь отступая на шаг, когда Раогай приняла его подарок.
Раогай взгялянула на печально нахохлившуюся сине-алую птичку и прошептала:
– Это же "птица зари"... Где же ты отыскал ее, Аирэи? Они все давно улетели на юг!
– Одна осталась - чтобы дождаться тебя, - произнес белогорец, протягивая руки к Раогай.
– Примешь ли ты ее в дар?
Раогай молчала, прижимая к груди клетку с забившейся в угол унылой и даже как-то потускневшей птицой.
Глаза дочери Зарэо стали влажными от слез.
– Аирэи, - молвила она.
– Ты принес мне драгоценную птицу зари. Но она так страдает в клетке... Отпусти ее, Аирэи!
– Отпусти ее ты сама, Раогай!
– мягко улыбнулся ей белогорец.
– Прими ее в дар от меня - и отпусти. Мне нечего более подарить тебе, чтобы просить твоей руки.
– О, ты принес мне прекрасный подарок, - ответила Раогай.
– И ты любишь меня, Аирэи?
– Да, - отвечал белогорец.
– И я люблю тебя!
– отвечала Раогай.
Она зарделась, произнося эти слова, и он обнял ее, и она прильнула к нему. А потом они вместе открыли легкую дверцу клетки, и птица недоверчиво выглянула наружу.
– лети же!
– воскликнула Раогай.
– Ты свободна, как и прежде!
И птица, услышав ее слова, взмыла в небо, и запела в высоте свою прекрасную песнь, и Аиреи поцеловал Раогай.
– Дети!
– проговорила Лаоэй.
– Я хочу благословить вас!