Жеребята

Шульчева-Джарман Ольга

Пока смотришь на голую землю,

Пока видишь только черную землю.

Но тайна великая совершается -

Откуда к умершему приходит жизнь?

Только от Того, кто всегда имеет жизнь,

Даже когда умирает".

– Споешь, конечно - если она захочет послушать, - сказала Аэй, отдавая в ее маленькие

ручонки письмо.

– Или расскажу ей гимн об огненной птице, который написал Луцэ, а перевенл на фроуэрский Игъаар.

– Лучше, если ты начнешь с того гимна, который мы условились, - строго сказала Аэй.

– Я поняла, - ответила Лэла.
– Значит, так надо.

Потом, помолчав, она спросила: - А что стало с Патпатом? Он был такой верный уж...

Аэй не ответила, только поцеловала дочку в макушку.

– Я знаю, - произнесла Лэла.
– Патпата больше нет.

– А вот и дом бабушки, - сдавленно сказала Аэй.
– Спеши же к ней! А я буду стоять здесь и смотреть, как она тебя встретит. Когда вы уйдете с ней в дом, я тоже уйду и приду позже.

– Весной Великого Табунщика? И приведешь с собой всех моих братиков?

– Да, Лэла - всех. И твоих, и моих.

– Я буду ждать, - сказала Лэла, и наморщила брови, чтобы не заплакать.- Дай же я поцелую тебя поскорее! Я больше не могу ждать, когда мы расстанемся.

И Аэй поцеловала ее, и Лэла поцеловала мать, и вырвалась от нее, и побежала сломя голову по тропке, усыпанной белым песком, к огромному, похожему на дворец, особняку, за которым было озеро и маленький рыбачий сарай на его берегу...

Огненная птица.

– Ты уходишь с Миоци, Каэрэ?
– спросил Игъаар.
– В Белые горы?

– Да, царевич.

– Я хотел уйти туда навсегда, но, как видишь, не остался там, - печально сказал Игъаар.

– Твое призвание - быть во главе ополчения детей реки Альсиач - против темного огня, - отвечал ему Луцэ ободряюще.

Они ехали верхом, и Луцэ сидел вместе с Каэрэ на буланом коне. Это была прощальная поездка - перед расставанием.

– Я перевел твои гимны на фроуэрский язык, ты ведь знаешь?
– сказал, смущаясь, Игъаар.

– Правда?
– удивился Луцэ.

– Я читал их Аэй, и она была восхищена ими, - добавил Игъаар.- Да будет путь ее светел, да встретит она Игэа!

– Нет ли вестей из Тэ-ана?
– спросил Каэрэ.

– Ждем, - ответил Игъаар.
– Вестник еще не вернулся.

– Прочти же мне гимны, которые ты перевел!
– попросил Луцэ.

Ты плавишь золото во мне,

Мой голос медью золотится,

Мне суждено преобразиться

В стихии пламенной, в огне.

Слова Твои пылают, их

Все

воды мира не угасят.

И пусть пока мой взор поник -

Я жду назначенного часа.

И пусть пока в студеной тьме

Мои глаза почти незрячи,

Но я им верю не вполне

И на груди прилежно прячу

Залог любви Твоей горящей,

Свой пламень дарующей мне.

– Это гимн об огненной птице, Соколе-Оживителе, - сказал Игъаар.
– А еще я первел гимн о первом жреце.

Все обозреть, все испытать,

Во всем на свете усомниться,

И в изумлении взирать

На человеческие лица.

Из дуновенья ветерка,

Из тишины иного царства

Выводит слабая рука

Слова на новые мытарства.

Я вызываю их из тьмы,

Из мрака предсуществованья,

И вот они уже полны

Тепла и влажного дыханья.

Мне власть чудесная дана:

Я нарекаю имена.

– Ты решил, что этот гимн - о первом жреце?
– удивился Луцэ.

– Разве нет?
– снова смутился царевич.

– Ты прав, Игъаар - ты замечательно перевел то, что я написал... Признаться, я никогда не думал, что хоть кто-то прочтет мои стихи... и тут появился Каэрэ...

– И рассказал мне о них!
– воскликнул Игъаар.

– А потом ты перевел эти стихи...

– Гимны. Это гимны. И дети реки Альсиач будут их петь, - ответил Игъаар уверенно.

– Я отдам тебе мою записную книжку, Каэрэ, - вдруг сказал Луцэ.
– Никто, кроме тебя, не прочтет моих стихов на моем языке...

Каэрэ молча взял потрепанную записную книжку в кожаном переплете.

– Ты покидаешь нас, Луцэ?
– спросил царевич, словно надеялся на чудо.

– Да. Я хочу умереть воином. Зарэо посадит меня на своего коня, рядом с собой, во время битвы.

– Войско Зарэо перестроено так, как ты предложил, Луцэ. Гаррион и я укрепляет левый фланг. Нилшоцэа не устоит! Да увидят это твои глаза!
– произнес Игъаар.

– Я хочу остаться с тобой, Луцэ!
– вскричал Каэрэ в невыносимой печали.