Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево
Шрифт:
– Не развращай малолетнюю!
– Она старше меня на три месяца! И вообще, у них все в порядке. Она спрашивает, не пришел ли ответ на ее письмо.
– Нет еще. И даже само письмо пока не доставлено. Ей не говори. Есть сложности.
– Конечно, не скажу. А вот про беременность похвастаюсь!
– Зачем?
– Хочу посмотреть ее реакцию.
– Не доверяешь ей?
– Вовсе нет. Просто, кроме тебя, мамы и Хуун, мне не с кем поделиться радостью. А я очень рада этому обстоятельству. – Она поцеловала меня в ухо.
В конце мая не выдержала сама Хуун, которая остановила меня
– Максим, нам надо поговорить.
– Хорошо, я зайду к вам вечером, если будет время.
Забежав домой переодеться и помыться, позвал Женечку.
– Женя, зажги титан, мне надо помыться. И где моя форма?
– Полевая?
– Нет, повседневная.
– В стирке, еще не высохла, надень второго срока, она в шкафчике у ванной на третьей полке. Я грею тебе ужин!
– Угу, нашел! Что за вопросы у Хуун? Она просила с ней поговорить.
– Ее интересует, почему с ней возятся. Задала вопрос мне, почему я не на службе, ведь раньше я много времени ей уделить не могла, было много другой работы.
– Да, здесь мы немного прокололись. Но спишем на беременность. Сашка где?
– В основном в школе, готовится, сдает зачеты и экзамены.
– Что у них нового?
– Те же самые радости, что и у нас. Хуун, похоже, тоже беременна. Вчера расспрашивала меня о симптомах.
– Сашка знает?
– Пока, наверное, нет. Срок у нее меньше, чем у меня.
– А у тебя как самочувствие?
– Отличное! Грудь болеть перестала, правда, плотная и тяжелая. Не тошнит. Все хорошо. Ожидала худшего. Иди, мойся! У меня все готово. Я тебя жду!
Я вышел из-под душа, прошел в столовую. Женя сидела у стола и читала какие-то бумаги.
– Мне кажется, что Хуун интересует связь между нашим отделом и будущим Финляндии.
– С чего ты взяла?
– Вот несколько вопросов, которые задавала она в течение этой недели. Смотри! – На пяти страницах были подчеркнуты эти вопросы.
– Молодец, что анализируешь записи!
– Это как история болезни. Много общего. Кстати, можешь меня поздравить: у меня остался один экзамен, и я стану врачом.
– Поздравляю! Как только получишь диплом, я подпишу аттестацию на звание лейтенанта. А у нас начинается самое главное, ради чего все это и делалось. Вкусная запеканка! Спасибо! Балуешь ты меня! Я к Трубачеву, оттуда зайду к Овечкиным, – сказал я, надевая портупею.
Поднялся выше этажом, но Василия Алексеевича на месте не оказалось, он уехал в Шлиссельбург. Я вышел на улицу и пошел в сторону подъезда Овечкиных. Хуун открыла дверь, Саши еще не было. Она пригласила меня в зал, налила кофе.
– Максим, я хотела вас спросить: что будет с Финляндией после войны? Я не случайно задаю этот вопрос. Я уже научилась понимать по-русски. Церковно-славянский немного похож на русский, поэтому мне довольно хорошо дается русский язык. Я несколько раз слышала фразы: «финский отдел», «начальник финского отдела». Это про вас. Мне не безразлична судьба моей страны, также я понимаю, что связана навеки с русским офицером, который служит в разведке. Это слово я тоже уже выучила. Еще в Родионово. И у нас будет ребенок. Теперь у меня две родины – Финляндия
– Условия Финляндии поставлены и давно. Мы, и наши союзники, требуем вернуться в границы 1940 года и отвести войска с незаконно занимаемых территорий. И вывести войска Германии с финской территории. Все. Никаких дополнительных условий нет. Но правительство Финляндии нам не отвечает, а с нашими союзниками ведет ни к чему не обязывающую переписку. Пишут то о границах 1938 года, то о принадлежности всей Карелии Финляндии. В общем, ведут себя неразумно. Выжидают, чем закончится наша война с Германией. Активных боевых действий на финско-советском фронте нет: весной мы освободили полностью левый берег Свири и захватили плацдарм на правом берегу, где тебя Саша и нашел. Сейчас затишье, которое вот-вот кончится. Финские войска перекрыли важнейшие транспортные магистрали – и речную, и железнодорожную. Нам поставлена задача: добиться выхода Финляндии из войны. Поэтому мы и называемся иногда финским отделом.
– Я могу помочь вам и моей родине?
– Можешь. Ведь твой отец – министр финского Правительства.
– Нет, он замминистра.
– Сейчас он министр снабжения Финляндии.
– А мое письмо маме пришло?
– Да, но без обратного адреса. Она знает, что ты жива.
– У меня есть подруга в Стокгольме. Мама может написать туда.
– Давай адрес или имя. Мама ее адрес знает?
– Да, конечно. Мы с Ванессой постоянно переписывались, в моей комнате много ее писем.
– Кто такая Ванесса и чем она занимается в Стокгольме?
– Она замужем за шведским ученым-психоаналитиком. У него небольшая клиника в Стокгольме. Его фамилия Рудберг. Франк Йохим Рудберг. Клиника «Ван Берг».
– Плохая идея! Этот человек связан с абвером.
– Да??? А вообще, вы правы, Максим, Франк учился в Германии. Тогда Ева Ларсен! Ее папа – член парламента Швеции, лейборист, и он работает на почте.
– Это интереснее! Давай их адрес!
Она написала адрес, я передал его в разработку. Свен Ларсен оказался тем человеком, который помог нам установить переписку с семьей Рамсай.
Наши попытки установить связь с Паасоненом были также безрезультатными. Генерал не отвечал. Череду неудач прервал Вадим, захвативший штабную машину 6-го корпуса. В донесениях в штаб армии говорилось о панических настроениях в войсках из-за массового применения нашими войсками крупнокалиберных снайперских винтовок. Пули 14,5 мм шансов выжить не оставляли. Снайперские пары находились за пределами эффективного огня пехоты и были неуязвимы. Пули с металлокерамическим сердечником пробивали шторки дотов и дзотов, повреждали пулеметы, калечили личный состав. Большое количество оптических приборов было выведено из строя. Назначение в наблюдатели считалось серьезным наказанием в войсках. Солдаты предпочитали просто показывать активность, демонстрируя оптические приборы из амбразур, но укрываясь ниже. После того, как снайпер разбивал прибор, наблюдение прекращалось вообще. Потери снайперов и артиллерийских наблюдателей не позволяют вести полноценный огонь по русским позициям.