Жернова
Шрифт:
— Для подтверждения обвинения будет проведена немедленная проверка обоих подозреваемых на скверну в Испытательном Рауме.
Через низкую арку их провели в соседнее помещение. Большой Зал Испытательного Раума был заполнен устрашающими железными конструкциями, приспособлениями, похожими на пыточные инструменты, множеством змеевидных и спиральных труб, стеклянными шарами, в которых плавали желтоватые слизистые комки, и большими игловидными кристаллами. Страх еще больше усиливался от дрожащего бледно-зеленого света, который исходил от плоских настенных светильников, забранных решетками.
В Рауме было еще холоднее,
— Пробку! — рявкнул старший Дознаватель, указав на дрожащего Бренна.
Стражник крепко схватил Бренна за уши и запрокинул ему голову, второй с силой нажал пальцами под скулами, причинив острую боль. Бренн непроизвольно открыл рот, и язык тут же прижало изогнутым концом ротовой пробки. Он стал давится, но помощник дознавателя продолжал проталкивать пробку ему в пищевод, царапая язык и горло, пока она не вошла полностью. Челюсти болели, дышать стало тяжело, сглотнуть слюну — невозможно.
Ему велели встать на узкую решетку в центре механизма, стиснули шею, запястья и лодыжки широкими ремнями. Служитель нажал на рычаг, решетка резко опустилась, и Бренн повис на ремнях. Еще одно нажатие и ремни на щиколотках дернули вниз. Его растянули крестом, и он завис как муха в паутине из ремней и железок, не имея возможности шевельнуться. Видя напротив растянутое ремнями дебелое тело Сироса, похожее на огромную бледную медузу, Бренн зажмурился. Он старался уговорить себя, что весь этот кошмар происходит не с ним.
Служитель достал маленький, похожий на коготь, нож, и, полоснув Бренна по животу над пупком, стал собирать его кровь в склянку. То же самое проделали и с Сиросом. Было больно и страшно. Еще неприятнее стало, когда голову зажали между двух металлических дисков, а кожу в области сердца и пупка оттянули и зажали холодными шипастыми железками, от которых тянулись длинные, скручивающиеся шнуры.
Дознаватель нажал на рычаг, и, противно скрежеща, кольцо, где висел Бренн, стало вращаться против солнца, постепенно ускоряясь. Грудь и живот жгло так, будто туда вонзили раскаленные штыри, тело выгибали судороги. И чем быстрее вращалось кольцо, тем сильнее становилась боль. Казалось, что его вот-вот разорвет на части. Кричать он не мог — пробка плотно запечатала рот, растягивая челюсти. Вращение повторяли несколько раз, и каждый раз болезненные ощущения менялись, но не становились слабее.
Когда механизм, наконец, остановили, Бренн затрясся от холодного пота, лившего с него ручьем. С трудом открыл крепко зажмуренные глаза. Перед металлическим столом Старший дознаватель, держа склянку с его кровью, добавлял в нее дымящуюся желтую жидкость. Потом что-то капал и мешал, внимательно наблюдая за процессом. Затем быстро защелкал бронзовыми шариками на причудливом инструменте, похожем на счетную доску абакус. Это длилось несколько минут, которые показались бесконечными, пока Бренн, сверлил глазами затылок жреца, ожидая результата испытания.
— Этот пустышка! — бросил дознаватель помощникам, равнодушно кивнув в его сторону.
Тем временем, Дознаватель проделав те же процедуры с кровью Сироса и пощелкав шариками на абакусе, подошел к обвисшему на ремнях пекарю. Громко и, казалось, с тайным удовольствием, он огласил результат проверки:
— Гнилой урод!
Этого тоже не могло быть! Ведь Сирос пуст, как вылаканная пьяницей до дна бутыль синюхи… Пекарь завыл, задергался, его опухшее лицо стало красным, он хрипел — пробка затыкала его горло, а через сломанный забитый кровавыми корками нос почти не проходил воздух. Сдернутому с решетки Сиросу не позволили одеться и голым погнали в Судейскую.
— Гнилой урхуд, ранее считавшийся горожанином Сиросом Лоном, — пронзил зал холодный гулкий голос, — обвиняется в убийстве Джока Фубани. За ужасное преступление с применением яджу он приговаривается к публичным пыткам и медленному прокалыванию его тела тупым колом через задний проход. До процедуры наказания в течение трех дней урхуд будет находится в карсере без еды и питья. Ротовую пробку удалять не рекомендуется, дабы не подвергать отравлению людей ядовитыми миазмами.
В бесстрастном голосе судьи Бренн слышал нотки тщательного скрываемого удовольствия при перечислении мучений, ожидающих невинного пекаря. Сироса позорно и мучительно казнят. За то, чего он не совершал.
— Исполнение приговора над гнилыми уродами Шрин и Лоном назначается на день отдохновения с предварительным оповещением всех жителей Бхаддуара, желающих принять участие в их наказании.
Воздух превратился в смердящий кисель — от ужаса Сирос обделался, и по его рыхлым толстым ляжкам потекли испражнения. Скривившиеся от вони эдиры без жалости вонзили копья в грязные ягодицы Сироса, и, когда он упал, потащили крюками к Черной двери. Бренн видел, как содрогалось бледное тело пекаря, а на полу оставались пятна крови, смешанные с фекалиями. Но дурной запах, похоже, не доходил до ноздрей судей, не проявлявших никаких признаков отвращения, — яджу надежно охраняло их от вони, стонов и воплей, веками наполнявших этот зал.
Затем голос равнодушно произнес: — Бренн Ардан, ученик кузнеца, объявляется невиновным.
И опять — будто легкое разочарование промелькнуло в безликом голосе судьи. Стражник толкнул Бренна в спину, направляя к правой — Зеленой двери — в Судейском Зале. Она вела прочь из Пирамиды, на воздух, на волю! Неужели кошмар кончился? Ноги подкашивались. Горло драло, язык был сухим и шершавым. Натыкаясь на ползающих порх, усердно отмывающих обгаженный пол, Бренн, как пьяная мокрая мышь, двинулся к выходу.
С трудом открыл тяжелую скрипящую дверь, и свежий, пахнущий солью и пряностями ветер омыл его с ног до головы. Ощущение было такое, будто он вырвался из сырого затхлого подземелья. Теплый бриз обдувал тело, смывая с сердца грязь, боль и унижение. Ему повезло, неслыханно, невозможно повезло! Жизнедатель или Перу-Пели спас его? В ответ на его просьбы или на мольбы старой Ойхе? Это не столь важно — главное, что его оправдали — значит, он чист и ни в чем не виновен.
Но за что же наказан бедняга Сирос?