Жертва Сименона
Шрифт:
– Что это наш майор Овсянников всех мочит? Или кто-нибудь из его бригады? Да ты совсем очумела?! Не надо было мне рассказывать тебе эту страшилку на ночь глядя: у тебя и так после этого убийства малость крыша съехала!
– Прекрати! Я совсем не это хотела сказать, я имела в виду… в принципе. И вообще, тебе легко говорить: ведь это не ты, а я осталась единственным свидетелем по делу об убийстве. Последним свидетелем! Господи, хоть бы Дрюня поскорей нашелся, может, хоть он что-нибудь знает!
Очевидно, до Полины наконец дошло, что у меня есть повод для беспокойства. Она смягчилась.
– Ну-ну, я, конечно, понимаю, что все это дается тебе не легко, сестренка. Только все
– Ах, Поля, откуда я знаю?! Может, это маньяк какой-то! Может, он нас всех в карты проиграл – ты же знаешь, такое случается!
В ответ я услышала такую тираду, что воспроизводить ее просто не рискую. А затем Полина Андреевна разразилась длинным монологом, достойным лучших постановок Арчибальдова на тарасовской сцене. Она убеждала меня, что гибель Дмитрия Ивановича Мен… тьфу ты! Загорулько, или как его там! Что его гибель – чистой воды несчастный случай, это, мол, доказано целиком и полностью. И что мне самой ну ничегошеньки не угрожает, а если б и угрожало – то на страже моих драгоценных жизни и здоровья стоит Жора Овсянников с его большими возможностями и она сама, Полина, которая готова за меня перегрызть глотку хоть самому дьяволу. И что…
– … С твоим Дрюней Старостиным не все чисто, поверь моему чутью! Конечно, я не собираюсь вмешиваться, пусть Овсянников сам выводит его на чистую воду: в конце концов, ему за это платят. Но сдается мне, твой попутчик не для того лег на дно, чтоб откровенничать со следствием. Если он отыщется и заговорит, то произойдет это не по его доброй воле!
Я слабо возражала, что со Старостиным могло случиться что-нибудь похуже добровольного «залегания на дно», но сестра и слушать не стала. Да я, признаться, не слишком настаивала на своем мнении: больше всего на свете мне сейчас хотелось, как в песне, «забыться и заснуть». И я поверила в Полинины утешения. Напоследок она взяла с меня слово, что я «буду умницей». На том мы и расстались.
После разговора с сестрой я была уже не в том состоянии, чтобы предпринимать какие-либо следственные действия. Да что там: я была готова дать самой себе торжественную клятву вообще никогда не выходить из дому! Разве что после того, как жестокий убийца будет пойман и водворен за решетку.
И все-таки, скрепя сердце, я дала себе совсем другую клятву – можно сказать, прямо противоположную: что завтра, не позже девяти, я навещу костюмершу по месту жительства. Леночка обитала в театральном общежитии неподалеку от места работы: ее адресок я узнала из бумаг на Жорином рабочем столе, воспользовавшись случаем, когда хозяин кабинета вышел набрать воды в чайник. Если мне теперь заказана дорога в театр – я имею в виду, со служебного хода, – значит, придется ловить театрального человека дома. А сделать это гораздо проще утром, чем вечером.
И я поступила так, как обещала Полине: приняла снотворное(тем более, что голова у меня и в самом деле разболелась нещадно), и легла в постель, не забыв завести будильник на семь утра.
Мне снились ужасные вещи. Улыбающаяся Айседора в белом шарфе, обмотанном вокруг шеи, пыталась сесть в горящую машину; я оттаскивала ее за концы шарфа, причем так неудачно, что актриса падала и умирала… Откуда-то наплывало мрачное лицо Арчибальдова со сросшимися на переносице бровями, он приподнимал шляпу и зловеще улыбался мне: «Вы убийца? Как же я сразу не догадался! Приятно было с вами поболтать»… Красавчик Рома с увесистым саквояжем,
Да это же вовсе не телефон, а будильник!
После ночных кошмаров, окончательно меня измотавших, я была даже рада наступлению нового дня – хотя вчера вечером оно меня страшило. «Закон матраса», по которому строится наша жизнь, подсказывал: не может же все время быть плохо да плохо – когда-то должнои повезти! И я почему-то была уверена, что повезет мне именно сегодня утром.
Так оно и случилось. Я не только застала дома Лену Золотовскую, но и получила от нее важные сведения. Те самые, которые надеялась получить! Не могу сказать, что девушка сходу проявила горячее желание излить мне душу. Нет, поначалу она надула губки и ответила мне в духе своего главрежа: что она, мол, ничего такого не знает и вообще терпеть не может, когда люди суют носы в чужие дела. Однако после того, как я произнесла небольшую, но трогательную речь о дружбе, лицо Леночки смягчилось, ресницы часто заморгали, и она разрыдалась.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к ней. Так что наша недолгая доверительная беседа протекала в обстановке полного взаимопонимания.
Нет, Лена действительно не знала ничего о Романе. До своего отъезда в Москву, где она должна была сниматься в рекламном ролике не то какого-то кетчупа, не то какой-то косметической фирмы, Айседора Палискиене была совершенно такая же, как всегда: слегка взбалмошная, слегка капризная, слегка заносчивая, а в общем-то – добрая, отзывчивая и очень искренняя девушка. Правда, в последние дни Леночке казалось, что ее подруга возбуждена несколько больше обычного, но она объясняла это для себя естественными причинами: Ася под большим секретом поделилась с ней, что «великий Арчи» – так весь театр за глаза называл своего кумира и деспота – сделал ей предложение, и она согласилась. Конечно же, перспектива стать законной женой «главного» вскружит голову голову любой молодой актрисе, так что Лена очень хорошо понимала подружку.
Итак, Палискиене уехала в столицу – как предполагалось, недели на две-три. Но прошла только неделя, и однажды поздно вечером Айседора позвонила Лене в общежитие. Я попросила девушку вспомнить поточнее, и мы совместными усилиями выяснили, что было это накануне ее отъезда из «белокаменной».
– Я никогда не забуду тот разговор, хотя он был совсем коротким: у Аси кончалось время, она долго ждала, пока девочки за мной ходили… В ее голосе звучало такое счастье! Ася говорила взахлеб, торопилась, она не давала мне вставить ни слова. А меня словно язык прирос к гортани: она же сказала мне, что собирается порвать с Арчибальдовым!
– Она так и сказала?
– Ну да! Только помягче, конечно. Она говорила, что Арчи славный, добрый, талантливый, что он очень много для нее сделал, и она его никогда не забудет. Что предстоящее объяснение с ним – самый тяжелый момент в ее жизни. Только все это уже не имеет никакого значения, потому что она наконец-то влюбилась по-настоящему, а до этого просто не знала, что это такое. Но вот узнала, и она больше не вправе обманывать Арчи, да она и не хочет, потому что теперь у нее одна мечта – быть вместе с Ним.