Жертва вторжения
Шрифт:
Этим феноменом и объясняется то, что когда колдун вышел из леса и направился к Удалову, тот даже не заподозрил дурного.
Колдун был одет неопрятно и притом претенциозно. На нем был драный тулуп, заячья шапка и хромовые сапожки со шпорами и пряжками, какие бывают на дамских сумочках.
– Ловится? – спросил колдун.
Удалов кинул взгляд на колдуна, затем снова уставился на удочку. Ловилось неплохо, хотя и стояла поздняя осень, с утра примораживало, и опавшие листья похрустывали под ногами, как вафли.
Колдун наклонился над ведром,
– Половину отдашь мне.
– Еще чего, – улыбнулся Удалов и подсек. На этот раз попалась плотвичка. Она прыгала по жухлой траве, стараясь нырнуть обратно в озеро.
– Поделись, – сказал колдун. – Я здесь хозяин. Со мной делиться надо.
– Какой год сюда приезжаю рыбачить, – сказал Удалов, кидая плотвичку в ведро, – хозяев не видал. У нас все равны.
– Я здесь недавно, – сказал колдун, присаживаясь на корточки и болтая пальцем в ведре. – Пришел из других мест. Мирный я, понимаешь?
Тогда-то Удалов впервые пригляделся к колдуну и остался недоволен его внешним видом.
– Вы что, – спросил он, – на маскарад собрались или из больницы сбежали?
– Как грубо, – вздохнул колдун. – Ниоткуда я не сбежал. Какую половину отдашь? Здесь у тебя шесть подлещиков, три ерша и плотвичка. Как делить?
Удалов понял, что этот человек не шутит. И, как назло, на всем озере ни одного рыбака. Хоть шаром покати. Кричи не кричи, не дозовешься. А до шоссе километра три, и все лесом.
– А вы где живете? – спросил Удалов почти вежливо.
– Под корягой, – сказал колдун. – Холодно будет, чью-нибудь пустую дачу оккупирую. Я без претензий.
– А что, своего дома нету?
Рыбалка была испорчена. Ладно, все равно домой пора. Удалов поднялся, вытащил из воды вторую удочку и начал сматывать рыболовные орудия.
– Дома своего мне не положено, потому что я колдун, вольное существо, – начал было колдун, но, заметив, что Удалов уходит, возмутился: – Ты что, уйти хочешь? Перечить вздумал? А ведь мне никто не перечит. В старые времена от единого моего вида на землю падали, умоляли, чтобы я чего добровольно взял, не губил.
– Колдунов не бывает. Это суеверие.
– Кому и суеверие, а кому и грустная реальность.
– Так чего же вас бояться?
Удочки были смотаны. Удалов попрыгал, чтобы размять ноги. Холодно. Поднимается ветер. Из-за леса ползет туча – то ли дождь будет, то ли снег.
– Ясное дело, почему боялись, – сказал колдун. – Потому что порчу могу навести.
– Это в каком смысле?
Глаза колдуна Удалову не нравились. Наглые глаза, страшноватые.
– В самом прямом, – сказал колдун. – И на тебя порчу могу навести. И на корову твою, и на козу, и на домашнюю птицу.
– Нет у меня скота и домашней птицы, – сказал Удалов, поднимая ведро и забрасывая на плечо удочки. – Откуда им быть, если я живу в городе. Так что прощайте.
Удалов быстро шел по лесной тропинке, но колдун не отставал. Вился, как слепень, исчезал за деревьями, снова возникал на пути и все говорил.
– Значит, отказываешься? Значит, не уважаешь? – канючил колдун.
– Значит, так.
– Значит, мне надо меры принимать?
– Значит, принимай.
– Так я же на тебя порчу напущу. Последний раз предупреждаю.
– Какую же?
– Чесотку могу. И лихорадку могу.
– Противно слушать. От этого всего лекарства изобретены.
– Ну хоть двух подлещиков дай.
– И не проси.
– Стой! – Колдун забежал вперед и преградил путь. – В последний раз предупредил!
– Не препятствуй. Я из-за тебя на автобус опоздаю, домой поздно приеду, завтра на службе буду невыспавшийся. Понимаешь?
– На службу ходишь? – удивился колдун. – И еще рыбку ловишь?
– А как же? – Удалов отстранил колдуна и проследовал дальше. – Как в жизни без разнообразия? Так и помереть можно. Если бы я только на службу ходил да с женой общался, без всякого хобби, наверное, помер бы с тоски. Человеку в жизни необходимо разнообразие. Без этого он не человек, а существо.
Колдун шел рядом и соглашался. Удалову даже показалось, что колдун сейчас сознается, что и у него есть тайное хобби, к примеру, собирание бабочек или жуков. Но вместо этого колдун вдруг захихикал, и было в этом хихиканье что-то тревожное.
– Понял, – сказал колдун. – Смерть тебе пришла, Корнелий Удалов. Знаю я, какую на тебя напустить порчу.
– Говори, – Удалов совсем осмелел.
– Смотри же.
Колдун выхватил клок из серой бороды, сорвал с дерева желтый лист, подобрал земли комок, стал все это мять, причитая по-старославянски, и притом приплясывать. Зрелище было неприятным и тягостным, но Удалов ждал, словно не мог оставить в лесу припадочного человека. Но ждать надоело, и Удалов махнул рукой, оставайся, мол, и пошел дальше. Вслед неслись вопли, а потом наступила тишина. Удалов решил было, что колдун отвязался, но тут же сзади раздались частые глухие шаги.
– Все! – задышал в спину колдун. – Заколдованный ты, товарищ Удалов. Не будет в твоей жизни разнообразия. Такая на тебя напущена порча. Будет твоя жизнь идти по однообразному кругу, день за днем, неделя за неделей. И будет она повторяться точь-в-точь. И не вырвешься ты из этого порочного круга до самой смерти и еще будешь меня молить, чтобы выпустил я тебя из страшного плена, но я только захохочу тебе в лицо и спрошу: «А про рыбку помнишь?»
И сгинул колдун в темнеющем воздухе. Словно слился со стволами осин. Только гнетущая влажная тяжесть опустилась на лес. Удалов помотал головой, чтобы отогнать воспоминание о колдуне, и поспешил к автобусной остановке. Там уже, стоя под козырьком и слушая, как стучат по нему мелкие капли дождя, подивился, что колдун откуда-то догадался о его фамилии. Ведь Удалов колдуну, естественно, не представлялся.