Жертва
Шрифт:
Триш поцеловала дочь, задержав лицо у ангельских губ спящей Кимберли. Она дотронулась до светлых кудряшек, пригладила простыни, потом встала и посмотрела на своего безупречного ребенка с глубоким ощущением благодати.
Подходя к двери, она взглянула на ночник в виде русалочки с румяным, улыбающимся лицом, машущими руками. Она посмотрела в окно детской, сквозь кружевные занавески, и увидела окаймлявшие улицу дома, треугольные, засыпанные снегом крыши, роскошные седаны, припаркованные у каждых ворот. Парень и девушка шли по улице, держась за руки. Триш показалось, что она узнала в девушке дочь одной из соседок. Девушка побежала вперед, набрала пригоршню снега с лужайки, быстрыми хлопками слепила в снежок и неуклюже бросила в парня, который сумел уклониться.
Наблюдая эту сцену, Триш почувствовала слабость, вспомнив подростковое томление, драгоценное ощущение страсти, занимавшее весь ее ум, она мечтала только об этом. О чем-то простом и волшебном. О любви без всех ее сложных условий. Она покачала головой, не зная почему подумав о Грэме, и дала зарок не обманывать себя. Триш обнаружила, что боится его возвращения, гораздо больше боится оказаться с ним лицом к лицу, чем услышать новость о его смерти.
— С Новым годом, милая, — сказала она, чувствуя, что ей необходимо вернуться к кровати Кимберли.
Она встала на колени и тихо опустила голову на маленькое, теплое тельце под одеялом.
На обратной дороге в Торонто по шоссе 401 Кроу думал, сколько там пролежат тела, прежде чем кто-то их найдет. Всякий раз, как ему в голову приходила мысль о том, что он мог допустить ошибку, он сразу же вспоминал Дженни, ее горько-сладкое лицо, ее скрытую в глубине невинность, невзирая на то, что ей пришлось пройти, доверие, которое она чувствовала к нему, и его мимолетное чувство вины за пули, выпущенные в головы таких, как Ньюлэнд и Олкок, смела праведная, оправдывающая буря. Но безжалостный голос сказал ему, что он все равно отнял человеческие жизни.
Но никто не может сказать ему, что они этого не заслужили, заверил себя Кроу и вспомнил про права и регистрацию Ньюлэнда и бумажник, в котором они лежали. Он сунул руку в карман, достал их и выбросил из окна, и только тогда вдруг понял: пальцы. В окно улетели отпечатки его пальцев. Потеряны, чтобы их нашли другие.
Ну и пусть, сказал он себе. Все и так уже кончено. Точка.
Глядя на задние фары едущих впереди машин, он свернул на соседнюю полосу, проехал мимо нагруженного мебелью пикапа: кто-то переезжает в город или везет целый мир старых сокровищ, чтобы продать их в магазинах подержанных вещей. Он проехал мимо длинной белой фуры с номерами провинции Альберта. Мимо роскошного седана с седовласым господином за рулем рядом с молодой улыбающейся женщиной. Мимо фургона, который вела женщина с длинными светлыми волосами и курила сигарету, глядя на дорогу. Мимо маленькой машинки, забитой смеющимися, шумными подростками, одна фара не горит, заметил он в зеркало заднего вида. Мимо такси, где темнокожий шофер согнулся над рулем, а двое мужчин на заднем сиденье притиснулись друг к другу. Мимо автобуса, направлявшегося к вокзалу Юнион, и подумал обо всех сидящих в нем людях, кто-то возвращается домой в Торонто, кто-то едет впервые, в голове у них восторг, мысли о новом, идеальном начале, о ночном городе, вновь открывающихся, ясных возможностях света и движения, многих элементах жизни, не останавливающейся круглые сутки.
Он снизил скорость и ждал, несмотря на возмущение ехавших сзади него, пока автобус проедет мимо него по внутренней полосе, потом свернул за ним. Он следовал за автобусом, видя перед собой и справа Харборфронт, потащился за ним на боковую дорогу в Спадину и свернул на Фронт-стрит, где автобус остановился перед длинным каменным зданием.
Кроу встал за автобусом. Посмотрев на вход в вокзал Юнион с его сводчатыми окнами, он прилепил на лобовое стекло полицейский пропуск и вышел из «форда», наблюдая, как люди выходят из автобуса. Те, кто возвращался домой в Торонто, автоматически шли к грузовому отделению за багажом, а приезжие замирали на месте, оценивающе оглядывая высокие дома на противоположной стороне улицы, проходящих мимо людей, ощущая энергию, которая никогда не ослабевает. Из автобуса вышла
Кроу стоял, как будто высматривал в толпе приехавших друга или родственника. Он еще был на взводе после убийств, адреналин придавал остроту его чувствам, и ему хотелось предостеречь девочек: смотрите в оба, мало ли с кем вы тут встретитесь. Есть люди, которые живут только ради того, чтобы вас убить. Но мысль ему самому показалась чрезмерной, фанатичной, пропитанной напыщенным морализаторством. Он подумал о себе, тот еще проповедник, уж чем бы ему ни заниматься, только не проповедовать. Тем не менее, исполненный как будто тщетным желанием сказать им что-то, Кроу смотрел, как девочки пешком направляются на запад по Фронт-стрит и поворачивают на Йорк-стрит.
Ему пришло в голову, не подвезти ли их на своем «форде». Но он знал, что они откажутся. Они никогда не поведутся на такую старую машину, непритязательную одежду. У него нет способа вызвать их доверие. А если сказать им, что он полицейский, то они вовсе не станут с ним говорить. Примут его за какого-нибудь озабоченного трудоголика.
Когда девушки скрылись и автобус полностью разгрузился, Кроу пошел к машине. Его все больше смущало растущее чувство бессилия. Он направился на восток по Фронт-стрит, развернулся на Янг-стрит и поехал назад тем же путем, каким ехал на Фронт-стрит, пока не добрался до Йорк-стрит. Там он свернул, разглядывая выставленные в ряд черные лимузины, припаркованные у отеля «Ройал Йорк». Заметив девушек, которые шли на восток по Веллингтон-стрит в сторону Бей-стрит, он притормозил, подъезжая к ним и обратив внимание, что у них обеих за плечами небольшие рюкзаки. Он проехал чуть вперед, перегнулся через сиденье, опустил стекло и позвал их, когда они проходили мимо, но они даже не оглянулись.
Вот и хорошо, попробовал он убедить себя. Осторожничают, подумал он, обманывая самого себя, зная, что если бы он сидел в «порше» или «ягуаре», то девушки подошли бы к нему, привлеченные богатством, которое лучше укладывалось в рамки их представлений о большом городе. Ему нужно выспаться, перестать думать, просто перестать думать, хотя бы на сегодняшнюю ночь. Завтра, после ночной сумятицы, все будет выглядеть яснее. Ему нужен дневной свет, солнечный зимний день, его абсолютная безупречность.
Он попытался успокоиться, но его мысли были наполнены черными масками на лицах первых бизнесменов города, которые он видел на кассете. Если бы только их лица оказались на видеопленке. Тогда бы он знал, где их найти. Надо забыть об этом на сегодня, сказал он себе. Забыть обо всем. Пора смываться. Если найдут бумажник с правами Ньюлэнда, тогда с ним все будет кончено. А если он скроется, то выдаст себя с потрохами. И в том и в другом случае, когда обнаружат тела, инспектор Нельсон сделает правильный вывод. Кроу придется исчезнуть. Уехать куда-нибудь подальше. Европа показалась ему разумным вариантом. Там столько стран скучено вместе, что можно без проблем переезжать из одной в другую.
Пытаясь отвлечься, думая вместо этого о своей квартире на Квин-стрит, он поехал вперед по Веллингтон-стрит. Девушки, подходя к Янг-стрит, искоса бросили на него подозрительный взгляд. На Веллингтон-стрит он их оставил, а они свернули на Янг-стрит — улицу, о которой они столько слышали и так мечтали стать на ней своими.
Кроу ехал прямо по Черч-стрит и свернул на запад на Квин-стрит. Приехав домой, он вытащил из-под кровати чемодан и стал складывать в него одежду. Сняв вентиляционную решетку в углу комнаты, он просунул руку в дыру, с трудом нащупал то, что искал, под досками пола и достал набитый деньгами конверт. Кроу копил их годами, не доверяя банкам, всегда опасаясь их краха. Он посмотрел на часы, набрал номер авиакомпании «Канадиен эрлайнз» и в последнюю минуту успел забронировать место на беспосадочный рейс до солнечной Испании.