Жертвенные львы

Фролов Андрей

Некоторые поступки достойны предельной решимости

4 часа 05 минут от начала операции

«Бронзовое зеркало»

Илья, еще несколько секунд назад догадавшийся, на что собрался пойти ломщик, обреченно вздохнул. Терпение вытянулся в кресле, будто ему заклинило позвоночник, посол Республики опять схватился за грудь.

Офицеры Поднебесной зашумели, вслед за ними рокот прокатился и по толпе, заставив нервничать автоматчиков обеих сторон. Каракурт молчала, с пристальным прищуром рассматривая Степана.

Эдуард что-то негромко и торопливо говорил брату, оживленно жестикулируя.

Сам ломщик окружающих не слушал, глядя куда-то вперед и вверх, и Леший догадался, что юноша все еще сражается с собственным страхом…

– Стойте! – вдруг крикнул тот, вынудив всех замолчать. Сибиряков – обиженно, поднебесников – удивленно. – Я сдамся подполковнику Чэнь Юйдяо, но сделаю это с одним-единственным условием.

Каракурт кивнула, словно этого и ждала, а Терпение обреченно покачал татуированной головой. Плечи министра поникли, он развернул коляску к китайцам.

– Говорите, господин Гринивецкий. – Юйдяо кивнула, похрустев шеей и закладывая руки за спину. – В чем состоит ваше условие?

– Наметившийся политический скандал будет замят, словно его не существовало, – ответил Листопад, и Илья догадался, что паренек давно отрепетировал в голове финальную стадию переговоров с комендантом. – Все свидетельства должны быть уничтожены. «Балалайки» иностранных журналистов отформатированы, записи камер проверены наиболее тщательно. – Степан протянул руку, указывая на мелькавшие в толпе бледнокожие лица. – Из внутренней сети комбайна также должны быть удалены все свидетельства и записи нашего пребывания на борту. Если товарищ комендант готова выполнить мои условия, я сдамся…

Старший лейтенант Ху опять чем-то возмущался, но Вебер видел, что Каракурт почти не замечает своего адъютанта. Она задумчиво пожевывала тонкую губу, покачиваясь на каблуках и торопливо размышляя над требованием ломщика.

Терпение, снова крутанув коляску, подъехал поближе к брату. Его изящные костюмные брюки почти до колена покрылись серо-желтой пылью, поднятой из-под колес. «Барсы» тактично расступились, отворачиваясь.

– Остановись, брат, – прошептал Эдуард, и Илья поразился горечи, звучащей в голосе калеки. – Не совершай опрометчивых поступков… Решил играть в героя? Ради чего, безумец?!

– Это не геройство… И поступок вовсе не опрометчив…

– Возьми свои слова обратно! – Терпение разговаривал с Листопадом снизу вверх, безуспешно пытаясь заглянуть в глаза брата. – Я сумею разрешить ситуацию, и уже сегодня утром мы будем в Новосибирске…

– Нет, Эдик… я принял решение, и будет глупостью полагать, что оно плохо обдумано мной.

– Ты неверно оцениваешь цену такого поступка!

– Эх, брат… – Листопад наконец-то посмотрел на министра и неожиданно улыбнулся. – Мне жаль тебя, превратившегося в обыкновенный офисный гаджет. Неужели ты никогда не был готов на самопожертвование? На истинное, огненное, сродни настоящей любви,

сводящей с ума? Сродни любви, заставляющей не беречь себя, сжигающей дотла, без остатка и пепла…

– Остановись, умоляю… ты идешь по пути максимализма и фанатичной слепоты, присущей юнцам! – От улыбки младшего брата лицо Эдуарда Гринивецкого исказила гримаса ужаса. – Не делай этого!

Степан отрицательно покачал головой, обернувшись на погруженную в раздумья подполковника. Офицеры попробовали что-то робко советовать коменданту, но женщина рявкнула на свиту, и ее оставили в одиночестве, поглядывая с затаенным страхом.

– Ты когда-то верил во что-то настолько, Эдик, что был готов отдать жизнь? – подставляя лицо осеннему ветру, спросил Листопад.

– Я и сейчас верю! – прошептал Терпение, устало потирая лицо. Отряхнул пиджачный лацкан от пыли, положил тонкие пальцы на подлокотники. – В Сибирь. В свободную и сильную Республику. И если будет нужно – отдам за нее жизнь. Осознанно и без сомнений. Но тебя, Степа, развели, словно малька в аквариуме. Запугали, одурачили, бросили в погоню за химерой. Пойдем со мной, покажи мне этих людей, и я докажу свою правоту…

Степан снова улыбнулся, и Илья заметил, что теперь он выглядит куда старше брата.

– Откуда тебе знать, Эдик, что меня одурачили? – Ломщик словно бы случайно отыскал среди военных лицо Вебера, довольно долго глядя наемнику в глаза. – Ты убежден, что цель в жизни может быть только одна – твоя. Убежден настолько, что даже не можешь представить, что это – мое собственное решение. Осознанное. И лишенное сомнений.

– Лезть под гильотину?

– А если и так?..

– Степа, ты болван, если идешь на смерть ради обыкновенных террористов, – еще раз покачав головой, устало пробормотал Терпение, через плечо покосившись на Каракурта.

Разговаривая с братом, Степан продолжал смотреть на Илью, и тот сумел разглядеть теплые искорки, в этот миг промелькнувшие в глазах Листопада. И даже оказался готов к тому, что ломщик ответит именно так:

– А ты на самом деле до сих пор считаешь, что я делаю это ради «Мидгарда»?

И шагнул в сторону, не позволяя брату продолжить спор. Отодвинул «барса», выступил вперед.

– Ну что, товарищ подполковник?! – повысив голос, спросил он Юйдяо. – Вы принимаете мое условие?

Вокруг «Ильи Муромца» снова сгустилась тишина, нарушаемая лишь далеким шумом ночной стройки. Еще раз качнувшись на каблуках, комендант решительно кивнула, тоже повышая голос:

– Я принимаю ваше условие, господин Гринивецкий. Вы будете арестованы по подозрению в убийстве гражданина КНР Чи Вай Гао и использовании его личности для проникновения на секретные объекты фабрики. Такое обвинение вы находите приемлемым?

Вместо ответа Каракурту Листопад зажмурился, чему-то задумчиво улыбаясь.