Жертвоприношения
Шрифт:
Торопливые шаги. Входная дверь хлопает так, будто срывается с петель. Я поворачиваю голову.
Это Луи — мой приятель, появляется первым. Чистенький, причесанный, как на первое причастие.
— Привет, Луи.
Мне бы хотелось сделать вид, что ничего не происходит, быть циничным: скетч продолжается… Но увидеть Луи, находясь в таком положении, когда у нас было прошлое, чего только не было… Это разрывает мне сердце.
— Привет, Жан-Клод, — говорит он, приближаясь.
Я поворачиваю голову к Верховену. Но тот исчез.
Во всех домах свет,
Комиссар Верховен — шляпа нахлобучена, руки в карманах плаща — повернулся спиной к происходящему и смотрит на улицу: она совершенно прямая и освещена, как в Рождество.
— Я прошу у тебя прощения, Луи. — Он говорит медленно, как очень уставший человек. — Я не все тебе рассказывал, как если бы не доверял тебе. Но это совсем не так, понимаешь?
Это не формальный вопрос.
— Понимаю, — отвечает Луи.
Он пытается что-то возразить, но Верховен уже на него не смотрит. Между ними всегда так: начинается вроде, но редко заканчивается. На сей раз, правда, что-то происходит. Каждому кажется, что они видят друг друга в последний раз.
И это придает Луи отчаянную храбрость.
— Женщина, — произносит он.
Произнести подобное просто неслыханно со стороны Луи. Камиль тут же реагирует:
— Не надо, Луи, не думай об этом. — Верховен не рассержен, но резок. Как будто он может оказаться жертвой несправедливости. — Когда ты произносишь «женщина», мне кажется, что я становлюсь жертвой любовной истории.
Снова долгий взгляд на улицу.
— Я не из-за любви, так было нужно.
Со стороны дома доносится шум моторов, голоса, звучат приказы, обстановка скорее спокойная, нет никакого напряжения, больше похоже на учения.
— После гибели Ирен, — произносит Камиль, — я думал, все кончено. Под пеплом был огонь, а я и не знал. Мальваль смог его раздуть в нужный момент. Вот и вся история. На самом деле «женщина», как ты говоришь… она тут вроде и ни при чем.
— Но предательство, измена… — не унимается Луи.
— Брось, Луи, это только слова… Когда я понял, в чем дело, я мог все остановить, и всякая ложь бы прекратилась, и никакого предательства бы не было.
Луи молчит, будто спрашивает: «И что?»
— По правде говоря, — Камиль поворачивается к Луи, кажется, он хочет прочесть свои собственные слова на его лице, — мне расхотелось останавливаться. Я должен был дойти до конца и закончить с этим. Думаю, из-за верности. — Он произносит это слово и, кажется, удивляется сам. Улыбается. — И потом эта женщина… я никогда не думал, что она действует умышленно. Думай я так, я бы ее тут же арестовал. Когда я понял, в чем дело, было уже слишком поздно, но я мог еще согласиться все разрушить, я еще мог выполнять свою работу. Впрочем, нет. Мне всегда казалось, что согласиться на все, что пришлось ей вынести, можно было только из-за чего-то очень серьезного. — Он качает головой, как будто проснувшись, улыбается. — И я был прав. Она жертвовала собой ради брата. Да-да, знаю, смешно звучит: «жертвовала собой». Так теперь не
— А вы?
— Я тоже… — Он задумывается, потом все-таки произносит: — Когда можешь дойти до конца, то неплохо, в конце концов, иметь кого-то, ради кого можно пожертвовать чем-то важным. — Улыбается. — В наше эгоистичное время это даже шикарно, разве нет?
Верховен поднимает воротник плаща…
— Да, это не все. Я закончил службу. Вот. Нужно написать заявление об уходе. Я еще не ложился… — Но Верховен не двигается.
— Эй, Луи!
Луи оборачивается на крик. Метрах в пятнадцати от него на тротуаре перед домом стоит эксперт.
— Я сейчас, — говорит Луи.
Но когда он возвращается, Верховена уже нет.
Сердце Камиля неожиданно забилось: в окне был свет.
Он тут же остановил машину, выключил мотор. Из машины он вышел не сразу, думал, как себя вести. Анна не уехала.
Дополнительное разочарование было некстати, некстати еще одно испытание. Ему нужно было побыть одному.
Камиль вздыхает, берет пальто, шляпу, толстую перевязанную папку, медленно поднимается по дороге к дому: ему не удается представить себе, как они встретятся с Анной, что он ей скажет, как. Он представляет ее по-прежнему сидящей на полу в кухне, возле раковины.
Дверь на террасу приоткрыта.
В гостиной горит только ночник под лестницей, света недостаточно, чтобы понять, где находится Анна. Камиль кладет папку на пол, берется за ручку большого окна, закрывает дверь. Улыбается.
Он один. Вопрос можно не задавать, но все же…
— Анна, ты здесь?
Ответ ему уже известен.
Он подходит к печке — это первое, что всегда нужно сделать. Положить полено. Открыть заслонку.
Потом снимает плащ, на ходу включает электрический чайник, но тут же выключает и подходит к шкафу, где хранит алкоголь. Виски? Коньяк?
Пожалуй, коньяк.
Осталось совсем немного.
Затем он возвращается за папкой, оставленной на террасе, и закрывает застекленную дверь.
Он не будет торопиться, можно посмаковать глоток за глотком. Камиль любит этот дом. Стеклянная крыша над ним покрыта темной шуршащей листвой. Ветер здесь не слышен, его можно только увидеть.
Забавно, но в это мгновение — а ведь он уже давно вырос — ему не хватает матери. Очень не хватает. Он мог бы даже заплакать.
Но он не плачет. Плакать одному — какой смысл?
Камиль отставляет бокал, открывает папку с фотографиями, докладами, отчетами, газетными вырезками. Здесь должны быть последние фотографии Ирен.
Он ничего не ищет, не пересматривает, он методично кидает содержимое папки — пачку за пачкой — в зияющее жерло топки, которая теперь мирно посапывает в скоростном режиме.
Курбевуа, декабрь 2011
Благодарности
«ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ» — последний роман трилогии о Верховене, которая началась с «Тщательной работы» («Ирен») и продолжилась книгой «Алекс».