Жертвуя королевой
Шрифт:
Если честно, на мужчин мне даже смотреть не хотелось. И уж точно, я не собиралась прыгать к Назару в постель. Это было не просто недопустимо — это было немыслимо.
«Но почему просто не подарить себе немного отдыха и не провести время с приятным человеком? — спросила я себя, и сама же себе ответила. — Нужно хоть немного отвлечься, хоть немного развеяться. Это была слишком интенсивная гонка, это была слишком тяжелая неделя и закончить ее нужно на мажорной ноте».
— Думаю, возможно, — ответила я на предложение Назара.
— Прекрасно, я могу вам позвонить? — спросил
То, как он обращался, как говорил, какими словами, казалось немного старомодным, но в этом была своя прелесть. Я продиктовала ему свой номер телефона.
Тем же вечером мы встретились. Я была бесконечно благодарна Назару. За весь вечер он не сделал ни одного непристойного намека, не переступил границу, был чутким собеседником и внимательным слушателем.
Меня даже удивило, насколько понимающим он оказался, будто знал точно, какое на самом деле у меня состояние. Словно знал наверняка о нанесенной мне почти смертельной ране. Эта его проницательность изумляла.
Но еще больше меня изумило другое его качество. Назар Платонов безусловно был умен и не просто умен. В это сложно было поверить, но в какой-то момент он напомнил мне Макса.
Как если бы Максу оставили его прекрасный разум, но вложили чуть больше эмоций и лишили ледяной сдержанности.
Я всегда считала, что гений, Макс Рихтер, такой один в целом свете, но оказалось, что даже в Москве, чего уж говорить о «целом свете», может найтись человек, мало в чем ему уступающий.
В то же время, мне нравилось, что Назар не был похож на Макса характером. Назар казался проще и добродушнее. Это, конечно, подкупало. Но все же ему чего-то не хватало, чтобы я без сомнений могла сказать: «Да, Назар Платонов лучше, чем Макс Рихтер».
В нем не было этой божьей искры гениальности, которая была в Максе. Не знаю, как я это поняла и почувствовала в Максе, но это понимали и чувствовали не только я. Любой человек, который имел честь общаться с Максом, видел эту искру гениальности в его ледяных глазах.
Такое нельзя ни с чем спутать. Такое невозможно не заметить. Некоторых это подавляет, и они кажутся самим себе ничтожными в блеске этой искры.
Зато в Назаре было кое-что другое — какая-то затаенная грусть, временами блестевшая в его темных глазах. И в этой его грусти таилась загадка и едва заметный мрак. Словно этот человек пережил что-то такое, что никогда не сможет забыть и что никогда его не отпустит. Такое бывает в глазах детей, слишком рано столкнувшихся с жестокостью реального мира.
На протяжении этого вечера пару раз Назар в разгар беседы вдруг умолкал, глаза его темнели еще сильнее, чем они были, он хмурился и терял нить разговора. Но это длилось всего мгновение, и, если бы я внимательно за ним не наблюдала, наверное, и не заметила.
В такие моменты он еще больше напоминал Макса. Но он мгновенно брал себя в руки и со стороны казалось, будто это просто тень скользнула по его лицу.
Когда этот вечер закончился, Назар любезно подвез меня до дома и не сделал ни одного лишнего движения, не сказал ни одного лишнего слова. И это не было фальшью, я бы сразу заметила, если бы у него был какой-то расчет.
Мой
Я сразу бросилась в бой и, разбирая дела прежнего арт-директора, обнаружила в базе двух жирных потенциальных заказчиков, работа с которыми не была проведена должным образом. Причем с одним из них я уже работала, но еще в нашем с Максом рекламном агентстве, и была в прекрасных отношениях с руководством этой компании.
Я немедля попросила о встрече и была принята.
Уже через неделю я принесла в рекламное агентство «Ника» свой первый контракт — крупнейший за всю историю этого агентства.
Со вторым заказчиком пришлось повозиться. Но тем интереснее мне было. Я ушла в работу с головой и почти не думала о Максе. Боль не прошла. Как я и думала, она стала моим верным спутником.
Это такое состояние, когда не можешь в полной мере насладиться ничем. И любой даже самый яркий цвет всегда немного притушен, словно смотришь на него через мутный полиэтилен. Все как бы хорошо, но что-то не то. Постоянно чего-то не хватает.
Время от времени эта боль, прячущаяся то ли в сердце, то ли на самом донышке души вдруг схватит за горло, собьет дыхание: и предательски заслезятся глаза, заноет в груди, задрожат руки.
Моя ненависть к Максу Рихтеру еще не вошла в полную силу, любовь никуда не делась. Любовь скулила, как побитая собака, и, поджав хвост, озиралась по сторонам в поисках утешения.
Я балансировала, но надеялась, что когда-нибудь весы качнутся и останется только ненависть. Чтобы затмить одно сильное чувство, требуется не менее сильное. Другой такой любви быть не могло, потому я разжигала в себе ненависть.
Не менее сильное чувство. И, оказалось, что оно так близко от любви, что только диву можно даваться. Как смерть всегда ходит рядом с жизнью, так и ненависть рядом с любовью.
К концу второй недели на новом месте в моем портфеле было уже два контракта, которые стали основными для нашего рекламного агентства. Теперь я могла сказать «наше». Меня приняли в штат.
Генеральный и коммерческий сияли. Дела резко пошли в гору, и мне предложили такие сладкие условия, на которые я и надеяться не смела. Я тут же нашла взяла в аренду для нас с Лилей уютную квартиру.
Мне отдали кабинет предыдущего арт-директора и, когда я, впервые войдя в него, сморщила носик от общей унылости и безвкусицы, мне дали полный карт-бланш на обустройство рабочего места.
Ремонт гремел в моем кабинете целый месяц. Зато теперь это была конфетка. Ну и, конечно, такое мое положение не могло не вызвать зависть, и я быстренько обзавелась врагом.
Если на прежнем месте со мной пыталась воевать кадровичка, о чем я, кстати, и не догадывалась. В том смысле, что не знала о ее попытках гадить, но знала, что она меня терпеть не может. Но это была слишком мелкая рыбешка, чтобы обращать на нее внимание.
Здесь же со мной закусился бухгалтер — Света Казанцева. Проблема была в том, что Света оказалась неприкасаемой. Мало того, что как бухгалтер она была на высоте, так еще и какая-то там родственница генерального.