Жертвуя королевой

Лули Тан Цу

— Яр, Лиле с Лорой жилье нужно, на неопределенный срок.

— Без проблем. Когда? — спросил Яр.

Марго не стала у меня уточнять и ответила сама:

— Прямо сейчас.

— В каком районе удобно? — только и уточнил Яр.

Марго вопросительно посмотрела на меня.

— Без разницы, — ответила я.

— Тогда центр, — подытожил Яр.

— Я оставлю у тебя Лилю до завтра? — спросила я у Марго, когда мы пошли к машине Яра.

— Конечно, Лора, устроишься и заберешь.

— Завтра.

— Хорошо, завтра, — Марго мягко улыбнулась,

улыбкой в которой было столько понимания, будто она всю мою историю на самом деле сейчас прочувствовала.

Я села в машину Яра. Он завел двигатель и спросил:

— Не против, если я музыку включу?

— Включи, пожалуйста, да. Только что-нибудь стоящее.

Яр ухмыльнулся. Я сразу узнала композицию — Creep — Radiohead. Точное попадание в цель.

— Идеально, — сказала я.

Яр кивнул, и мы выехали на шоссе.

Глава 3. Гроссмейстер

Макс вышел из кабинета. Лора сидела на корточках, прислонившись спиной к стене, закрыв лицо руками и беззвучно вздрагивала.

«Не останавливайся», — сказал про себя Макс и прошел мимо нее.

Он знал, что она смотрит ему вслед. Он чувствовал ее взгляд, и сердце его кричало, срывая голос: «Остановись, что ты делаешь?! Остановись! Это же Лора!».

«Не оглядывайся», — приказал себе Макс и свернул за угол, разорвав последнюю нить, связывающую его и любимую жену, которая была всей его жизнью, его душой и смыслом.

За углом он остановился, вытянул руку и глянул на пальцы, не дрожат ли. Он всегда так делал в минуты волнения, когда нужно было принять единственное верное решение. Череда таких решений — это и есть жизнь Макса Рихтера.

Пальцы немного подрагивали. Такого не было давно. Да было ли вообще такое, чтобы Макс позволил сомнению или волнению захватить его хотя бы на мгновение.

Он не тот человек, который сомневается, не тот человек, который делает шаг назад, если уже принял решение. И он никогда не проигрывает. Не делает неверных ходов. И каждое движение фигуры на шахматной доске просчитано на двадцать ходов вперед.

Он — шахматист. Он пробивает дорогу в жизнь своим умом. Ничто ему не было преподнесено на блюдечке, как бы кому не казалось со стороны. Его нынешнее положение завоевывалось годами. То тут выиграл турнир, то там выступил с лекцией, то выполнил заказ, то статью продал. Все это нестабильно, рывками, порой очень денежными, но недостаточно всего этого было, чтобы наконец наступила стабильность, когда станет возможным отпустить вожжи, перестать дергаться. Не для него самого, для его Лоры. Не денег искал Макс, он искал свободы от выживания. Свободы проявлять свои способности, дар для себя и Лоры, не отвлекаясь на это бесконечное, день за днем, выживание.

«Как же больно! — Макс на мгновение остановился, перевел дыхание. — Лора моя, ты когда-нибудь меня простишь. Правда ведь?»

Максу хотелось повернуться и примчаться к ней, поднять ее с пола, прижать к себе и объясниться. Ее боль он переживал сильнее, чем свою. Он всегда все делал для

своей королевы. Гордая, деятельная Лора, семимильными шагами идущая к вершинам. Он должен был для нее весь мир положить к ногам. Потому что она уставала, и ей нужно было расслабиться и перестать добиваться — чего она там добивалась. Он видел, она уставала. Но никогда не жаловалась. И он делал все, чтобы когда-нибудь освободить ее от постоянного восхождения. А теперь ей больно, и это его рук дело. И он не мог вернуться и объясниться. Потому что нельзя. Ей придется идти без него. Она справится, ведь она — Лора, его королева.

Жизнь такая же игра, как и любая другая, так считал Макс Рихтер. И не было ничего, что могло бы его в этом переубедить. Только любовь: его любовь к Лоре, и ее любовь к нему — не была игрой.

Но сама жизнь — всего лишь шахматная доска, а люди только фигуры на ней. И он сделал этот страшный ход королевой. Назад пути нет. Как и шахматный дебют Макса Рихтера, вошедший в учебники, так и этот ход не предполагает поражения. Он кое-что совершил, и это стало сокрушительной ошибкой, а теперь ему предстоит битва.

Его разум должен быть свободен. Никаких эмоций. Никаких сантиментов. Это будет трудная битва, Макс это понимал. Впервые он не мог до конца просчитать партию.

Пальцы перестали дрожать. Для проверки Макс крепко сжал кулак, разжал и снова глянул. Хирургическое спокойствие.

Макс тряхнул головой, выбрасывая из сознания образ раздавленной от его слов Лоры, и двинулся к выходу из здания, судорожно сглатывая комок, застрявший в горле.

Только одно место было в этом мире, где он мог затаиться и все тщательно обдумать. Вроде как гараж, но двухуровневый.

На первом Макс оставлял машину, на втором — под машиной было обустроено что-то наподобие кабинета: внушительная магнитная доска для записей во всю стену, стол и кресло, ноутбук, стол, столешница которого была одновременно и шахматной доской.

Искусно исполненные фигуры из слоновой кости уже располагались в решаемой Максом комбинации.

Здесь же небольшой диван, холодильник, плитка, микроволновка и чайник. В этой норе Макс мог провести достаточно времени, не выходя наружу.

Макс вошел в свое убежище и сделал то, что всегда делал в первую очередь, когда оказывался здесь. Он взял маркер и встал у исписанной доски.

Уже несколько лет Макс Рихтер бился над одной из «нерешенных задач тысячелетия» — одной из математических проблем, за решение которой обещано вознаграждение в один миллион долларов — равенство классов P и NP.

Суть которой была в том, что, если положительный ответ на какой-то вопрос можно быстро проверить, то верно ли, что и сам ответ на этот вопрос можно быстро найти?

Макс считал, что он близок к решению. И когда он вот так стоял перед доской, его мысли покидало все, что не было связанно с задачей. Даже если бы разразился апокалипсис, а в его убежище ломились полчища зомби, Макс Рихтер ни на секунду не отвлекся бы от доски.