Жертвы Ялты
Шрифт:
Советские власти, по обыкновению, несколько месяцев тянули с транспортом, и прибалтийцы в лагерях долгое время не подозревали о том, что их ждет. Наконец в ноябре просочились слухи о планируемой выдаче. Премьер-министр коалиционного правительства Пер Альбин Хансон 15 ноября обратился к владельцам газет с просьбой о соблюдении тайны, и некоторое время газеты хранили молчание, но стоило оппозиции почуять, что запахло жареным, как тайное стало явным. В Англии наличие военной цензуры и согласие прессы молчать в интересах национальной безопасности позволили правительству утаить от народа правду о репатриации. Но в нейтральной Швеции такое было невозможно: проблема
Хотя решение о насильственной репатриации вызвало враждебное отношение буквально во всех слоях общественности, протесты поступали в основном из определенных кругов. В первых рядах оказалась шведская церковь и ее конгрегации. Уже 20 ноября группа руководителей церкви явилась к министру иностранных дел с решительным протестом. Министр Остен Унден, социал-демократ, принял их крайне холодно, заявив епископу Бьорквистскому:
«Я не могу понять, почему вас так волнует судьба этих прибалтийцев».
Но церковные деятели, нисколько не обескураженные таким отношением чиновников, приступили к сбору денег, составлению петиций и всячески возбуждали в народе протест против предлагаемых мер, считая их позором для шведов и вопиющим нарушением прав человека. Позицию церкви разделяла небольшая оппозиция из консервативных партий. А шведские солдаты и офицеры, охранявшие лагерь в Раннелатте, заявили письменный протест:
«Мы беспредельно преданы королю и отечеству, мы беспрекословно выполним все приказы. Но наша совесть и военная честь побуждают нас самым решительным образом заявить о том, что участие в предстоящей экстрадиции кажется нам постыдным».
Несмотря на очевидность и влиятельность оппозиции, она, однако, ограничивалась в основном тем меньшинством общества, которое было в состоянии отделять свои нравственные принципы от принятого в ту пору образа мыслей. С христианской и человеческой точек зрения выдача этих невинных (или же, по крайней мере, людей, виновность которых еще предстояло доказать) в руки их врагов, по жестокости сравнимых лишь с побежденными нацистами, представляла собой чудовищный поступок. Прочие обстоятельства отходили на задний план.
Поощряемые сторонниками извне, прибалтийцы 22 ноября начали голодовку, и через неделю всех пришлось положить в больницу. Их состояние внушало врачам серьезные опасения, однако худшее было впереди. Утром 28 ноября обнаружили труп латышского офицера Оскарса Лапы: он покончил с собой ночью. Накануне вечером он говорил, что боится попасть в руки НКВД, и вот — позаботился о том, чтобы этого не случилось. Пытался покончить с собой и молодой офицер-латыш Эдвард Алкснис. Решив, что лучше умереть в Швеции, чем в лагерях ГУЛага, он проткнул себе карандашом правый глаз, но шведскому хирургу удалось спасти несчастного. Через год Алкснис прочитал в газете, что советские настаивают на возвращении оставшихся в Швеции латышских солдат, в нем пробудились прежние страхи, и он решил бежать. Вместе с друзьями на крошечном рыбачьем суденышке они пересекли Ботнический залив и Балтийское море и, несмотря на страшные ветры, добрались до английского порта Бервик-от-Твид. Здесь Алксниса положили в местную больницу, а затем перевезли в Лондон, где английские хирурги завершили то, что было начато их шведским коллегой. Я видел Алксниса и говорил с ним. Если не считать выколотого глаза, он производил впечатление совершенно
Но вернемся к событиям 1945 года. Шведские газеты много писали о голодовке, о самоубийстве Оскарса Лапы, о многочисленных попытках к самоубийству и о страданиях латышей в больнице.
Все эти новости стали сенсацией дня. Число протестов росло, и шведское правительство было в замешательстве. 26 ноября кабинет объявил об отсрочке решения. Но прибалтийцы, не получив никаких гарантий того, что их не выдадут Советам, не сняли голодовку. И действительно, 4 декабря кабинет при повторном обсуждении вопроса подтвердил решение от 15 июня, а через четыре дня консультативный комитет по иностранным делам одобрил его большинством голосов. Против голосовал лишь один член комитета, консерватор.
В качестве уступки оппозиции было решено провести проверку гражданства, в результате чего некоторые прибалтийцы были признаны гражданскими лицами и получили политическое убежище. Голодовка была снята, выживших прибалтийцев перевели в лагерь в Южной Швеции, полностью изолировав от прессы и общественности. Лагерь был обнесен колючей проволокой, усиленно охранялся, по ночам территорию освещали прожекторы. Зима была морозной, и холодные ветры насквозь продували заснеженную равнину, на которой стояли деревянные бараки. С колючей проволоки свисали сосульки, снег задувало в помещения, так что прибалтийцам уже не составляло большого труда представить себе похожий лагерь по ту сторону Балтийского моря.
18 января 1946 года в МИД Швеции поступило сообщение, что советский корабль «Белоостров» приближается к порту Треллеборг. Выдача прибалтийцев была назначена на 23 января. В лагерь со всей Южной Швеции свезли вооруженных полицейских в штатском, но прибалтийцы не оказали сопротивления. Их перевезли автобусами в Треллеборг, и только когда они ехали по городу, некоторые решили выразить протест против репатриации. Один латыш разбил кулаком окно и попытался перерезать вены осколками стекла. Полицейские набросились на него и вытащили из автобуса, доставили в пункт «скорой помощи», а оттуда на носилках отнесли на борт «Белоострова».
В другом автобусе, где было 12 репатриантов и 9 полицейских, охранник успел вовремя отобрать у пленного лезвие бритвы. Но когда автобус остановился на набережной и все стали выходить, один полицейский заметил, что сидящий напротив пленный ведет себя как-то странно: привстав, он тут же повалился в проход, из горла хлынула кровь. Полицейский, бросившись к нему, выхватил из слабеющих пальцев кинжал, но лейтенант Петерис Вабулис был уже мертв. Тело самоубийцы положили на набережной. Его товарищи в это время поднимались по трапу советского судна.
За неделю до смерти Вабулис в письме другу сетовал на то, что не убежал из лагеря прошлым летом:
«Несмотря на мою молодость, я многое повидал и в Латвии, и в Европе. Я видел страны, где существует рабство, и страны, которые открыто поставляют туда рабов. И это происходит в наше время! Тогда и умереть не трудно: ведь если такие вещи будут продолжаться, значит — конец света не за горами. Мне жаль жену и детей, которым предстоит потерять кормильца в тот самый момент, когда уже можно было надеяться на встречу. Но каждому из нас суждено свое, и мы не в силах изменить судьбу».