Жертвы
Шрифт:
Девушки в футболках остановили лошадей.
– Ну вот, – сказал Майло. – Проклятие.
Сестер Кори разделяли два года, но они вполне могли быть близняшками. Высокие, длинноногие, стройные и гибкие, с бронзовыми от загара лицами, девушки обладали одинаково симметричными чертами. Узкие бедра, тонкие, крепкие талии и широкие плечи указывали на регулярные занятия спортом. У девушки в красной футболке волосы были прямые и достигали линии пояса. У той, что в желтой, они разливались роскошными волнами по плечам.
Замерев в одной неподвижной позе, с прямой спиной, сжав твердо губы
– Эшли и Марисса? – спросил Майло.
– Я – Марисса, – слегка охрипшим голосом сказала девушка с волнистыми волосами. – Она – Эшли. А вы кто?
– Лейтенант Стёрджис, полиция Лос-Анджелеса. Нам нужно поговорить с вами.
– Копы? Из Лос-Анджелеса? – Голос у Эшли Кори был еще более хриплый. Возможно, когда-то и их мать имела такой вот знойный голос.
– Делом занимается шериф Агуры, – сказала Марисса Кори, – и мы уже объяснили, что не имеем к этому никакого отношения.
– Никакого отношения к чему?
– К машине Лоры. Нам совершенно ничего об этом не известно, и шериф наконец-то поверил, так что Лоре придется идти в суд, и я не знаю, что вы думаете, но…
Эшли взяла сестру за руку и легко сжала.
– Подожди, Рисси, Феллингер сказал, что ты не должна даже разговаривать с ними.
– Рад, что у вас с Лорой все уладилось, но мы здесь не поэтому, – сказал Майло. – А теперь, девушки, пожалуйста, слезайте с лошадей.
– У них по расписанию прогулка, – возразила Марисса.
– И мы не остановимся из-за того, что вы говорите, – добавила Эшли.
– Дело важное, девушки. Серьезно.
Эшли тряхнула волосами, нахмурилась и беззвучно произнесла что-то похожее на ругательство, но все же послушалась. Как только ее ботинки коснулись земли, примеру сестры последовала Марисса. Сестры вышли из загона, и Эшли заперла его за собой. В начищенных до блеска ботинках для верховой езды – у Эшли из змеиной кожи, у Мариссы вроде бы из слоновьей – они были за шесть футов [18] каждая. Рисунок в виде мультяшной лошадиной пасти на обеих футболках сопровождался надписью: «Дареный конь».
18
Т. е. выше 183 см.
Марисса сложила руки на груди.
– Ну что?
– Мне нужно поговорить с вами о вашей матери.
– О маме? – На последнем слоге ее голос взлетел на полтона.
Эшли прищурилась.
– А что такое с мамой?
Майло изо всех сил старался смягчить удар, но ни приглушить ужас известия, ни избежать участи стать худшим воспоминанием не смог.
Эшли и Марисса вскрикнули одновременно и тут же принялись кричать «Нет, нет, нет!» в рваном ритме, который сгладился мощным потоком горя. Потом Марисса стала бить себя в грудь, а Эшли – заламывать руки и стучать ладонью по лбу. Из глаз, словно кровь из открывшихся ран, хлынули слезы. Девушки повернулись друг к дружке, крепко обнялись и замерли, скованные тревожными объятиями.
Все это время Майло жевал губу, постукивал ногой о пол и так усердно утирал ладонью лицо, что на виске за левым глазом появилось розовое пятно.
Нам ничего не
– Нет, нет, нет! – повторяла Марисса, снова и снова убирая падающие на мокрое от слез лицо волнистые пряди.
– Зачем кому-то понадобилось убивать ее? – спросила Эшли.
– Этого, Марисса, мы пока еще не знаем, – ответил лейтенант.
– Когда… когда это случилось?
– Сегодня утром.
– Это не папа, – сказала Эшли. – Точно вам говорю, это не папа.
Сестра посмотрела на нее и после секундной паузы кивнула.
– Черт, нет. Конечно, не папа.
– Давайте пройдем в дом и поговорим, – предложил Майло.
Продолжая реветь, девушки поплелись к дому. Мы с лейтенантом последовали за ними, отстав на четыре шага.
Скорбящие всегда идут первыми.
Подойдя к дому, Эшли толкнула половинку двойной дубовой двери, и та беззвучно открылась. Похоже, сестры Кори росли, принимая безопасность как нечто само собой разумеющееся. Что ж, отныне они уже никогда не будут чувствовать себя полностью защищенными.
Шмыгая носами, спотыкаясь и неуклюже цепляясь друг за дружку, девушки прошли в дом, и мы с Майло, как привязанные, потянулись за ними мимо ротонды из плитнякового камня с люстрой из кованого железа. Люстру украшали красивые кованые птицы, а из декоративных кованых свечей выглядывали светодиодные лампочки. В нише справа нашла приют выполненная в грубовато-примитивном стиле статуя Девы Марии, подобных которой можно немало встретить в Тихуане. Следуя за сестрами, мы оказались в просторной комнате с высоким потолком, большими окнами и гранитными стенами. Дорогая мебель располагалась с кажущейся небрежностью и ненавязчивой продуманностью в выбранных со вкусом местах: обитые оленьей кожей диваны и диванчики на двоих, железные и стеклянные столики, стулья с соломенными спинками, выкрашенные в цвет сушеного шалфея, декоративные подушечки килим.
Сестры Кори бессильно опустились на самую большую софу.
Марисса схватила подушку, прижала к груди и уткнулась в нее лицом, всхлипывая, вздрагивая и издавая негромкие печальные звуки. Младшая сестра села рядом со старшей и застыла – с прямой спиной и пустыми глазами, положив руки на колени.
С того момента, когда девушки узнали печальную новость, они претерпели странную и даже противоречивую трансформацию: беспомощные, они больше походили не на подростков даже, а на детей, и, с другой стороны, тяжелейшая утрата отложилась вокруг глаз тенью как будто прожитых десятилетий.
– Девочки, нам тоже очень, очень жаль, – сказал Майло.
Эшли просунула руку под плечи сестры. Марисса опустила голову на грудь Эшли. Будучи на два года старше, она казалась более неуверенной и зависимой. Может быть, поэтому одна предпочла перебраться в общежитие, а вторая осталась дома?
– О боже, папа! – воскликнула Эшли, словно позабыв, что вспоминала его несколько минут назад. – Он знает?
– Да, мы поставили его в известность.
Девушки переглянулись.
– Он нам не звонил, – сказала Эшли.