Жесткая блокировка
Шрифт:
– Вас как зовут?
– Ганна.
– А меня Роман. Понимаете, Ганна, я же не смогу вернуться домой. У меня в лагере остались все документы.
– Так як ты через кордон перешел? – спросила Ганна.
– Не знаю, – пожал плечами Роман. – Наверное, шел, шел лесом и как-то в темноте перешел на украинскую сторону. Я же почти всю ночь бродил. Чуть в какой-то реке не утонул…
– То бывае, – сказала Ганна, с размаху втыкая топор в колоду. – У нас каждый год туристы эти по лесам шляются. Бывае, и з того боку приходят. И охотники ходят.
– Нет, не охотник. У меня и ружья-то нет.
Ганна задумчиво смотрела на «туриста», соображая, как с ним быть.
– Кушать хочешь? – спросила она.
– Не отказался бы, – сказал Роман, которому до смерти опротивели галеты и шоколад.
– Ну, – вздохнула Ганна, – пишлы в дом.
– Пишлы.
Ганна прошла мимо Романа, обдав его запахом здорового женского тела и нагретого солнцем ситца. Отворила тяжелую дверь, обернувшись, махнула Роману.
Тот кивнул, переступил порог. Запахло сухими травами. Сени были просторные, обитые светлой сосновой доской. Чистота идеальная. Казалось, сюда даже пыль не залетает.
Пройдя сени, Ганна ввела Романа в хату. Выбеленная известью русская печь занимала четвертую часть помещения. Остальное убранство было традиционным: красный угол с иконами, широкая скамья у стола, старинный буфет, лежанка за печью.
– А хозяин твой где, Ганна? – спросил Роман.
– Нема хозяина, – коротко ответил та.
Она указала Роману на скамью.
– Сидай.
– Спасибо.
Роман присел к столу.
– Борщ будешь? – спросила Ганна.
– С удовольствием.
Ганна отодвинула заслонку в печи, вооружилась рогачом и вытащила из печных недр увесистый чугунчик, накрытый крышкой.
– А скажи, Ганна, можно перейти границу назад, чтобы не попасться пограничникам? – перешел Роман к выяснению главного вопроса.
– Можно, – просто ответила Ганна.
– А если идти отсюда, то это куда надо примерно курс держать?
– Та выведу я тэбе, – сказала Ганна, наливая борщ в глубокую глиняную тарелку. – Поешь сперва.
– Ага.
Ганна поставила тарелку на стол, положила каравай хлеба, принесла жбанчик сметаны. Зачерпнув из жбанчика полную ложку, уверенно шлепнула ее в тарелку.
От борща пошел такой запах – у Романа закружилась голова. И то сказать, со вчерашнего вечера не ел.
– Спасибо, Ганна.
– Поешь, потом спасибо скажешь.
Роман принялся хлебать густой, наваристый борщ, поглядывая на хозяйку. Поглядывала и она на него, чему-то загадочно улыбаясь.
Она развязала свой платок, сбросила его на спину – и оказалась настоящей красавицей. Было ей лет тридцать, не больше, и она только вошла в свою женскую силу. Лицо полное, но красивой формы, округлая линия подбородка, прямой носик и черные дуги бровей. Ну, чистой воды хохлушка, в самом лучшем исполнении. Могучее тело было по-своему грациозно и удивительно подходило этой аккуратной головке с темно-русыми, янтарного отлива, волосами.
– Невероятно вкусно, – сказал Роман.
–
Оттуда она принесла изрядный кусок ветчины и тут же нарезала его на овальной досточке.
– Кушай с борщом, буде вкусно.
– Спасибо большое, – кивал Роман, – спасибо…
– А то, може, горилки? – спохватилась вдруг Ганна.
– Нет, спасибо, Аня. Мне ведь назад идти… Еще пограничникам попадусь, так лучше с ними объясняться на трезвую голову.
– Аня.. – усмехнулась хозяйка, покачав головой.
– Что? Я что-то не так сказал?
– Ни, всэ так. Кушай, ты так слабо кушаешь.
– А ты посиди со мной, чтоб кушалось веселей.
Ганна присела на край скамьи.
– А ты звидкуль? – блеснула она карим глазом.
– Из Москвы, – сказал Роман.
– А-а… – покивала хозяйка. – Я в телевизоре видела. Красивый город.
– Красивый, – согласился Роман. – А ты всю жизнь здесь живешь?
– Ни, только восемь рокив [17] . До того жила под Николаевом.
17
Лет (укр.).
– А сюда как же попала?
– Вышла замуж за лесника – вот и попала.
– А муж где?
– Умер, – потупившись, сказала Ганна.
– Извини.
– Та… – махнула рукой Ганна. – Ты же не знав, чого звиняться? Ты кушай, борщ будет холодный.
Роман принялся дохлебывать борщ.
По застывшему лицу Ганны было видно, что она погрузилась в воспоминания и не прочь поговорить с новым человеком.
– А как он умер? – спросил Роман.
– Згорев на лесном пожаре.
– Вот как.
Роман отложил ложку, перевел дух. После съеденной тарелки борща, подкрепленной ветчиной, он сейчас с удовольствием завалился бы спать часов на двадцать, и ну их ко всем чертям, эти списки, заговоры и прочую дребедень. Остаться тут, на этой изумрудной полянке, ловить рыбу в озере, косить траву, рубить дрова, дышать чистейшим воздухом и есть каждый день этот невероятный борщ – какого еще счастья надо?
– А дети? – поинтересовался Роман, вовремя задавив зевок. – Не успели родить?
– Успели, – улыбнулась Ганна. – Было дитя, но хутко померло. Слабенькое народилось…
Роман только сочувственно покивал, больше не рискуя выяснять судьбу ближайших родственников хозяйки.
– Так ты здесь одна?
– Одна.
– Не боишься?
– Чого бояться?
– Ну, посреди леса все-таки живешь… Женщина. Не страшно?
– Сперва было немного страшно. Потом привыкла. Сама за лесника стала работать. Если что, у мене ружье в шкафу, от мужа осталось. Ни, не страшно… И чужие у нас тут редко бывают.
– Понятно. Ну, большое спасибо, Аня. Я так наелся – на неделю вперед.