Жесткая посадка
Шрифт:
– И сколько же, по-твоему, мы должны ему заплатить? – ехидно спросил я.
– Да сколько попросит, – безразлично произнёс Ух. – Там у вас особого выбора не будет. Его личный гонорар составит, скорее всего, тысячи три долларов. Это я так, фантазирую. Кстати, ты сильно не расстраивайся – башляют американцы, поэтому мне сегодня-завтра нужны ваши реквизиты для перевода денег. В Орхоян позвонить очень сложно – там телефон работает всего шесть часов в неделю. Вы ещё и попадать туда будете неизвестно как. Это раньше он был столицей района, а сейчас – это дыра посреди земли. Одно советую. Как хотите, но начинать эту авантюру вам надо именно сейчас. Если вы
– Так-таки и не позвонить? А этот ваш турагент, он что – посредством телепатии клиентуру находит?
– Да много ли ему надо этой клиентуры, – хмыкнул Ух. – Но в одном вы правы. Связь с ним, конечно, есть. Но только связь эта односторонняя. Есть у него спутниковый телефон. Архиважнейшая штукенция, как сказал бы один персонаж недавнего прошлого. Но по этому телефону может позвонить только он, и в очень редких случаях можно позвонить ему. Не любит он, чтобы люди ему звонили. Он вообще людей не очень-то любит.
– А женщин-то он хоть любит? – попытался съёрничать Серёга.
Ухонин шутки не принял.
– Он любит ламутов. Оленеводов. Есть там такой народец, Богом забытый. Раньше они все в колхозе оленей пасли, а колхоз рассыпался и все на воле оказались. Что делать с этой волей, у них знали одни старики, которые ещё доколхозную жизнь застали.
– Блин, якуты какие-то… А я думал, что оленеводы – это чукчи…
– Дикие вы, – усмехнулся Ух. – Оленеводы есть и чукчи, и коряки, и тунгусы, и ненцы, и эти ламуты. Якуты коневоды, кстати. Пришли под напором кочевников из Центральной Азии, сейчас тибетскую письменность ввести требуют. Якутами местных назвать не смей – якуты для них завоеватели, хуже русских, они, когда ламутские и тунгусские земли в Якутию включали, такое оякучивание произвели – не дай Бог. Все, кто нерусский, были мигом в якуты записаны, то есть – роды, племена свои потеряли. И за это ненавидят эти северные инородцы якутов лютой ненавистью. Усёк? Нет там якутов. Ламуты там. Кстати, если вы с Зимом там будете работать, то всенепременно их встретите.
– С Зимом?
– Зимгаевский он. Александр Александрович. А чтобы длинно не кликать – просто Зим.
– Стало быть, Зим – друг индейцев…
– Зим – друг только самому себе. Ну и мне немного.
– А ты – ему?
– Я? – вскинулся Ух. – А вот я Зиму такой друг, что скажи он – давай Кремль подорвём – пойду с ним не задумываясь. Но это так. К делу не относится. Точнее – не ваше это дело. Так что, звонить мне ему или нет?
– Ну, собственно говоря, выбора у нас нет никакого, – протянул я.
Ух поднялся и неожиданно вышел из кафе. – Да, вот оно как, – протянул Серж, – в ту, первую встречу я думал, что он нам не поверил.
– Занятный он тип, – заметил я, – своих агентов в Штатах имеет. Только вот больно он эдакий…
– Суперменистый, что ли? Да ведь он лё-о-тчик! Пойми – лётчик! И в прошлом – полярный.
– Ну да. А здесь ещё и этот друг индейцев… Как он там – Дим?
– Зим.
– Зим – друг индейцев. Стало быть, один супермен втуливает нам другого супермена.
– А у нас что, есть выбор?
– Да нет. Просто не слишком ли много суперменов в этой истории?
– Чёрт его знает. Может, они там просто все такие…
Кира
Дома я включил компьютер, зашёл на уже начавший вызывать головную боль сайт и задумался. Я думал об удивительной истории круговорота
В дверь позвонили.
У Киры были свои ключи, но она, когда видела зажжённый свет в моих окнах, любила, чтобы я встречал её в дверях.
– Уф, – фыркнула она, как большая кошка, – ну и слякоть на улице!
– Кира, на тебя погоды не напасёшься. Зимой холодно, летом жарко, весной слякотно…
– Что поделаешь, дитя архивов и искусственного климата. Я бы вообще лучше жила в городе, где всё соединено застеклёнными переходами, с кондиционерами и увлажнителями. Понятно, что это неестественно, но нас, людей, давно уже естественными не назовёшь.
В этот момент я вспомнил Ухонина. Вот уж кто мог называться естественным человеком!
– Наверное, не всех.
– Наверное. Естественные люди не живут в городах. По крайней мере, не в больших мегаполисах России.
– Ладно, Кирок, что-то тянет тебя в последнее время на философию. Может, поедем, развеемся? Серж обещал показать свою новую девицу.
– Да я новую от старой и не отличу, наверное. Совсем плохая стала. А развеяться – это поехать туда, где громко и много людей?
– Ну, в общем-то – да. А тебя это что – не очень устраивает?
– Да нет, я сегодня, пожалуй, не против. То есть, я, наверное, даже «за». Позвони Сержу, спроси, куда он хочет, я подумаю, что надеть.
– Да какой-нибудь шалман средней руки, вроде «Аквариума»…
– Ты уверен? Но «Аква» живёт уже лет семь, там всё плесенью покрылось от этой воды. А на плесень у меня аллергия, ты помнишь? Да и своеобразия в нём… Несколько чересчур.
Я вспомнил «Аквариум», где в огромных стеклянных ёмкостях под музыку плавали обнажённые мужчины и женщины, и согласился про себя, что своеобразия «несколько чересчур».
– Ну, сейчас на Ленинградке открылся новый – «Тин-Танк». О нём говорят.
– «Тин»? Для тинэйджеров, что ли?
– Жестяной. Жестяной танк, видишь ли.
– Танк? Ну, это хорошо. В танк, по крайней мере, можно надеть что попало…
Меня всегда восхищала способность женщин выбирать своё «что попало» по полтора часа кряду. Я позвонил Сержу и вызвал такси.
Кира в качестве «чего попало» выбрала струящееся жемчужное платье чуть ниже колен. Неделю назад они выбирали его с Алиной четыре часа кряду, перебывав, по-моему, во всех мало-мальски значимых бутиках внутри Бульварного кольца и захватив как минимум четверть существующих внутри Садового. Покупке предшествовала пятидневная плановая подготовка, состоявшая из перекрёстных телефонных звонков, консультаций и примерок. При этом покупать собирались платье-шлейф-декольте с обнажённой спиной, а в итоге получилось… Не знаю уж, что получилось, но точно не шлейф. Только Кира сказала, что именно этого она и хотела всю жизнь.