Жёсткий ночной тариф (Бронированные жилеты)
Шрифт:
Врач-невропатолог, гулявший с собакой и первым обнаруживший труп, начинал объяснения одним и тем же:
— Я его зову: Тяпа, Тяпа!.. Он не подходит. Такая манера, на улице он весьма самостоятелен… Стоит и стоит у самых рельсов.
У невропатолога были большие, в тяжелой оправе очки, которые все сползали с плоского, украшенного горбинкой носа.
— Никого не видели рядом с трупом?
Он объяснил:
— Я не
— "Не смотрю обычно…" — передразнил Омельчук.
Мысленно он находился в деле Гийо. Вокруг плелись интриги — Омельчук это чувствовал; но, поставив на высокое начальство, он до некоторой степени себя обезопасил.
"Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…"
— Вчера вы тоже тут гуляли?
— Тоже. Но Тяпа вчера вел себя хорошо, все время крутился вокруг меня. Когда большие собаки выходят, он обычно не убегает…
Интеллигентный старик не мог понять раздражения, которое его объяснения вызывают у всех этих оперативных уполномоченных и следователей. Доктор полагал, что он и Тяпа сильно облегчили им жизнь, разыскав страшную находку там, где ее не скоро бы заметили.
Толпа по обе стороны откоса росла. Было уже поздно, но люди все подходили. Оперативно-следственные группы были словно на сцене. На газеты, расстеленные следователем прокуратуры у кювета, внизу, сносили обнаруженные окурки, битое бутылочное стекло.
Труп перенесли в машину. Вокруг нее тоже толпились люди.
Игумнов видел убитую на месте обнаружения — спутанная шелковым бюстгальтером шея, вывалившийся язык. Кровоподтеки на маленькой полной груди.
Одежды не оказалось ни под трупом, ни в кювете. Только ношеная легкая туфля со стершимся фабричным знаком. Один из оперативников принес зацепившуюся за куст ярко-фиолетовую ленту.
— Бант. Наверное, ее?
Было ясно: труп привезен. Потерпевшая убита в другом месте. Дело отойдет к территориальной милиции.
Ждали высокое начальство района и транспортников, чтоб разрешить все полюбовно.
"Неужели и трупы остальных женщин — и Зубрун, и Старковой, и Мылиной — тоже где-то в кювете?" — подумал Игумнов.
Было что-то странное в том, что труп привезли в город.
"По дороге из аэропорта столько безлюдных лесных массивов… Видно, преступникам зачем-то было нужно в эту сторону. По-видимому, кто-то из них живет поблизости. Или живет кто-то, к кому он должен был ехать…"
Телетайп уже передал в главки Москвы и области его ориентировки о подозреваемых и их приметах, Раменский райотдел получил данные на Неудобнова. Но Игумнов знал по собственному опыту: "Пока не обнаружены трупы Старковой, Зубрун, Мылиной — нет убийств…"
Он поднялся к домам.
"Если бы найти свидетелей…"
Игумнов прошел к телефону-автомату, набрал номер. У Качана было долго занято.
Наконец номер освободился.
— Там у тебя список раменских таксистов, с которыми мог ездить
— Да. Но после того, как кольцо у Неудобнова оказалось латунным…
— Оставь это латунное кольцо. Я в него не верю. Будем работать по этой версии.
Качан вздохнул.
— Понял.
— Посмотри список таксистов, работавших вечером, когда прилетали Старкова и остальные…
— Вот он.
— Как у них с возвращениями в гараж в эти дни? Особенно среди связей Неудобнова. Узнай, как у них ставят отметки. В путевых листах время должно проставляться на штамм-часах…
— Так…
— Проверь еще раз: лежала ли жена Неудобнова на сохранении в роддоме, когда исчезла Старкова. В конце мая.
— Лежала. Это точно. — По его голосу Игумнов понял, что он наконец переключился на эти убийства.
— Нам нужны коллеги Неудобнова — все, кто работал в те дни и вчера. Кто-то может жить в районе места происшествия. Может, родственники здесь живут — не зря же он привез сюда труп!
— Понял!
— Кто-нибудь звонил мне?
— Никола. Он в аэропорту.
— Если будет звонить Ксения, скажи, чтобы она тоже ехала в Домодедово. Надо найти Неудобнова…
В конце он уже снова говорил как с единомышленником, который понимает его с полуслова:
— …Жены как-то сдерживают их, но стоит жене лечь в больницу, особенно в роддом, — их как с цепи срывает! Ну, все!
По Криворожской показались несколько машин с круговертью огня на кабинах. Руководство московской транспортной милиции.
— Внимание! Омельчук… — передал Картузов по рации. Игумнова не позвал.
Скубилин появился из машины вместе с обоими заместителями — по оперативной работе и патрульно-постовой службе, подошел к краю оврага. Картузов и Омельчук — оба круглые, упругие, как машинные баллоны, — попёрли к ним вверх по косогору.
Игумнов видел, как Картузов, давая пояснения, широко показал на железнодорожное полотно, на оба путепровода со стороны Коломенской и на третий — от Нижних Котлов.
— Игумнов! — Двое из приехавших с большим начальством направились к нему от дороги.
— Дело это отойдет городу, — сказал старший. Оба были из резерва на выдвижение, никогда не работавшие на земле, из тех, кто ни к чему не прикипает. Игумнов легко их распознавал.
"Просто их не бывает рядом, когда трудно. И они сразу появляются, когда идет к раскрытию преступления или начальство решает, что с тебя пора снять стружку…"
— К себе скоро поедешь?
— А что?
— Шеф ворчит. С профилактикой у вас узко. В коллективах не выступаете…
Игумнов невежливо плюнул себе под ноги.
— Слушай, давай завтра! Прямо с утра.
Отделавшись от приданных ему сил, Игумнов подошел к эксперту-медику:
— Когда, считаете, наступила смерть?
— Думаю, этой ночью. — Он быстро курил, делая затяжку за затяжкой, почти не отрываясь. — Самопроизвольное разрешение трупного окоченения… Окрашивание подвздошных областей…