Жесткй вариант
Шрифт:
К счастью, идти пришлось недолго: старый шахтер остановился, поднял руку и свернул в нишу.
— А ну, подсоби, сынок, — ухватившись за крышку люка в почве, крякнул он.
Вертикальная выработка уходила вглубь настолько, насколько хватало мощности «коногонки». Внизу блестела вода. Михеич первым поставил ногу на деревянную ступень лестницы, но доска тут же провалилась под ним — я едва успел схватить его за рукав. Оказалась насквозь прогнившей и вторая ступенька.
— От, зар-раза такая! — досадливо сплюнул Михеич, когда я вытащил его в нишу. — По веревке они спускались небось.
Веревки у нас не было. Угарный газ, просачиваясь
— Сколько здесь пролетов? — крикнул я Михеичу.
— А бес его маму знает, — был ответ. Судя по глубине, пролетов было восемь-десять, итого — метров сто пятьдесят. Если нижний горизонт окажется затопленным, придется возвращаться, подтягиваясь на руках, а с этим уже не справиться и мне.
— Не могли они по веревке спуститься, — послышался голос Сумарокова сверху. — Как бы они верхний конец отцепили? Есть дальше выход?
— Целых три. Только не вниз, а вверх, но до них теперь не дойти — задохнемся.
Пока они переговаривались, я преодолел еще пару двухметровых пролетов. Из всех опробованных ступенек уцелело только три, но в третьем отсеке меня ожидал приятный сюрприз: ржавая, шаткая, но все-таки металлическая лестница!
Помогая друг другу, мы спустились на нижний горизонт. Воды там оказалось всего-навсего по пояс. Старику было совсем плохо, он бодрился, но потом позволил нам взять его под руки и волочь по воде. Мы понимали, что обратного хода все равно нет, и потому шли вперед без оглядки. Ощущение, что подземная река медленно, но мелеет, придавало сил. Постепенно спадала жара. Повеяло свежим (по сравнению с этой выгребной ямой) ветром.
— К шурфу идем! — принюхался старик.
Лампа его почти совсем села, наши с Володей еще работали, мы включали их попеременно. У места, где воды было по щиколотку, мы присели на сложенные в штабель рештаки, перемотали портянки.
Дальше начинался уклон. Разбитые, полугнилые поперечины на настиле людского ходка помогали идти вслепую, экономя свет. Путь казался нескончаемым, я начал считать шаги, но бросил это занятие на тысяче, сочтя его бессмысленным. Омерзительные крысы тыкались в ноги, выпрыгивали из-за бута. В двадцать пятый раз стукнувшись башкой в породу, торчавшую из то и дело менявшей высоту кровли, я с ужасом представил себе, что было бы с моей головой, позволь мне Михеич пойти без каски.
Часа через два мы вышли к шурфу.
— Осторожно, — замедлил я шаг, высматривая очередную растяжку.
Ее не было. Внизу под высоким голубым квадратом неба лежали останки человека. Крысы не оставили ничего, что могло бы свидетельствовать о давности убийства или принадлежности скелета. Свалился этот человек сам, был ли сброшен — не подлежало сомнению лишь то, что он упал с высоты: кости рук, ног, позвоночник были переломаны, несколько ребер лежало в стороне.
Мы с Володей склонились над ним. В грудине и черепе пулевых отверстий не нашли, зато нашли лоскут одежды, а поодаль — кусок обувной кожи с пистонами для шнурков и наконец самую главную вещь: большой нож с широким лезвием, выбрасывающимся нажатием кнопки. Налет ржавчины был незначительным, нож пролежал здесь сутки-двое; кнопка сработала, и я увидел на лезвии выгравированную букву С. Такие штуки ни отечественная,
— Э-ээй!! — донесся сверху голос Вани Ордынского.
Для нас он был сродни человеку, первым встретившему космонавтов на Земле. Он о чем-то спрашивал, но до него было, по словам Михеича, восемьдесят метров. Их предстояло преодолеть по лестнице вертикально. Троса в багажнике моих «жигулей» не оказалось, а жаль: подняли хотя бы бедного старика. Думаю, что это был его последний прижизненный спуск под землю.
2
На-гора нас встречали полуденное солнце и сержант Ордынский. Я поднимался замыкающим — на случай, если придется ловить кого-то из моих спутников на лету. Первым, что я увидел, представ пред ясным днем, было городское кладбище. В отличие от тех, что жили за его оградой, я вернулся из-под земли. Справа послышался нарастающий шум поезда, как оказалось, Москва — Градинск, который у меня ассоциировался теперь с летящей под уклон вагонеткой.
У Володи Сумарокова мысль работала по-другому.
— Поезд, Веня! — воскликнул он и посмотрел на меня невыразительным взглядом. Кроме этого невыразительного взгляда, на его черном лице ничего не было.
— Да уж вижу, — пробормотал я, опускаясь в траву. Михеич, не произнося лишних слов, отошел к голубой кладбищенской ограде, извлек из-за пазухи «тормозок» и принялся лениво, безвкусно жевать, будто выполнял скучную, но обязательную работу. Не знаю, было это данью шахтерской традиции или следствием нервного перенапряжения.
— Поезд, — повторил Сумароков, проводив последний вагон. — Нужно узнать расписание.
Я наконец догадался: миллион мог уехать поездом!
— Нет, — осклабился единственный среди нас бледнолицый Ваня, — не уехал.
— Ты почем знаешь?
Он загадочно кивнул в сторону пересечения грунтовки, по которой никто не ездил с тех пор, как закрестили старый вентиляционный ствол, и разбитой дороги, тянувшейся от кладбища к городу (или наоборот). Охваченные любопытством, мы поплелись за сержантом к моим «жигулям», присели на корточки возле квадрата, выложенного четырьмя обломками кирпичей.
Со стороны жлоба Михеича потянуло копченым салом.
— Вот, — ткнул Иван в отпечаток протектора, — и вот… — дотронулся пальцем до прутика, воткнутого в край темного масляного пятна.
В тишине было слышно, как вгрызаются в луковицу зубные протезы старого коногона.
— Не знаю, даст ли это что-нибудь следствию, но лычку на ваши погоны, товарищ старший сержант, я гарантирую, — задумчиво произнес Володя, и глаза его стали оживать. — Вызывай сюда Максимова с лаком для волос, опергруппу ГУВД, понятых, дежурных горноспасателей и судебного медика.
Пока Ордынский связывался с «УАЗом» и Центральным, мы отошли в сторону.
— Ты говоришь, у Губарского был миниатюрный «вальтер»? — ни с того ни с сего вспомнил следователь.
— Был. В спецкобуре на голени. А что?
— Но не «ПМ»! Похищенный им в «Зодиаке» «ПМ» оказался у Франка. Франк освободился неделю тому назад. Хищение было в начале июля, когда он еще досиживал.
— Он освободился, Губа ему продал. Или вооружил его…
— Или вообще не Губа похищал, — подхватил Володя. — Было два «Макарова»: один у Франка, другой должен был оставаться у Губы. Но у него был «вальтер», у Забарова с Бубенцом — вообще газовый «дог»…