Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Он сложил инструмент, стал растирать ногу: прошла по ней судорога. Бросил прощальный взгляд на токарный станок. Увы, теперь свидание с ним откладывается надолго. Бог весть когда закончится эта нежданная нежеланная война с турком.
Министры и новоизбранные сенаторы покорно дожидались его возвращения. Воззрились на него в ожидании царёва напутного слова.
— Господа Сенат! — воззвал Пётр. — За отлучкою моей станете вы править в государстве. Указы вам на сей случай сочинены. Токмо не по единому слову указов, а по сердечной праведности вашей надлежит вам действовать. Главное
От господ сенаторов речь держал граф Мусин-Пушкин.
— Ваше царское величество пусть не сумлевается — порядок в государстве будем содержать всенепременно я указам ревнительно следовать.
Граф говорил долго и витиевато: среди господ сенаторов он был главным златоустом. Пётр слушал его вполуха. Время утекало меж пальцев, и царь не мог его удержать. То время, которое паче оружия служит иной раз победе либо поражению.
Он бесцеремонно прервал очередного оратора: им был князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский по прозванию «монстра».
— Сир, довольно языком молоть. Недосуг — война кличет, ехать надобно.
Пётр раздувался от нетерпения. Как-то вдруг открылись ему все потери и протори. Он приказал собираться по-быстрому, ибо ожидать никого более не станет.
Много народу в свите, чрезмерно много. А что поделаешь? Огромный выходил обоз. Близ двух тысяч карет, поставленных на полозья, возков, саней. Да ещё конного народу полтора полка. Не только люди военные да чиновные, походные канцелярии, но и жёны офицерские да генеральские, иные с детушками, а с ними слуги да холопья, повара да мундшенки...
Отбывали из Кремля после торжественного молебна с освящением. Наперёд пустили большую часть обоза — самую никчемушную и неповоротливую её часть — дамскую и челядинскую. Царь поглядел на неё издали махнул рукой. Нету сладу со всей этой оравой, камнем повиснет она на шее армии.
Махнул рукой и вернулся в Преображенское. Там полным ходом шли сборы.
— Медленно ворочаетесь, — сердито буркнул он, проходя мимо Катерины. — Когда ещё было сказано всё увязать.
Она неожиданно расплакалась: день-деньской суетится, за хлопотами забыта еда и питьё, а тут попрёк... Несправедливость горше всего.
— Вот ещё чего, — смягчился Пётр. Последнее время он как-то её не видел — занят был по гордо. — Полно тебе, матушка, слёзы-то лить. Чать, не обидел я тебя.
Говорил, а сам понимал: обидел, обидел. Не глядел в её сторону, бурчал.
— Царь-государь, разлюбил, верно, рабу свою, — бормотала она сквозь слёзы. — Али провинилась чем, рассердила, прогневала? Али неугодна стала?
— Угодна, угодна, — торопливо произнёс Пётр и ушёл к себе.
На столе всё ещё громоздилась кипа бумаг на резолюцию. Писал, разбрызгивая чернила, откладывал и снова писал. Раздражение, копившееся весь день, изливалось в надписях: они были коротки и ругательны, вовсе не для деликатного глазу.
Напоследок подумал о Екатерине. Теперь, когда она прикована к нему церковным обетом, как цепью железной, он
Ощущение прочности — он добивался его во всех своих делах — теперь уж не оставляло его. Прочности их связи, освящённой церковью. И сердцем.
Он погасил свечи и пошёл на половину Екатерины. Она готовилась ко сну, но, увидев своего повелителя, засветилась.
— Ай, вспомнили меня, рабу свою верную, государь-батюшка, — всплеснула она руками.
— Не забывал, — усмехнулся он. — Забот полон рот, отодвинули тебя те заботы.
И обнял её упругое податливое тело, повиновавшееся всякому его движению. И желанию.
Неожиданно она отодвинулась. Розовое тело светилось в полумраке.
— Рубаху сниму. Дозвольте и с вас.
И нетерпеливыми руками стала расстёгивать его камзол.
— Не успел» — оправдывался он.
— И не надо. Это мне в радость. Я всё сама...
— И мне, — бормотал он, покорно отдаваясь её рукам. Не покорствовал и не привык покорствовать, но тут это было ему в радость. Только тут. Желание всё жарче и жарче разгоралось в нём.
— Катеринушка, — простонал он, уже мучимый её руками, её губами, всем её жарким телом.
Теперь они царствовали оба.
Глава четвёртая
ДОЛГИЕ ВЁРСТЫ
С великою силою и с многочисленным
народом фараон ничего не сделает для
него в этой войне, кота будет насыпан вал
и построены будут осадные башни на
погибель многих душ.
Пётр — Мусину-Пушкину
При сём посылаем вам книгу артилерискую Бухнерову, которую велите напечатать. Также велите поискать на дворех князь Александра Даниловича Меншикова или на Потешном дворе коляски маленкой, которая, едучи дорогою, чрез инструмент указывает, сколько уедет в час вёрст, и, обыскав, пришлите к нам.
...Я, царь московский и всероссийский, посылаю это письмо... всем верным, всем митрополитам, любящим нас, а также воеводам, сардарам, предводителям клефтов, начальникам и всем единоверным христианам, и ромеям... а также сербам, хорватам, арнаутам боснийцам, и всем, находящимся в монастыре Румелии, в Черногории, черногорцам, яниотам, дерникпидам, торнувлидам... короче говоря, всем, кто любит Бога, и всем христианам шлю привет и вручаю вас Богу. Я беру на себя тяжкий труд ради любви к Богу, для чего я выступил на войну против Турецкого царства...