Жестокая охота
Шрифт:
— Друг моего друга — мой друг! Считайте, что пан Ковальчук будет вам благодарен по гроб жизни.
— Ладно, я вам дам этот адрес…
Возвращались той же дорогой. Провожал Бикезина только Ростик, простуженно покашливая и сморкаясь. “Поверил или нет?” — пульсировала в голове капитана назойливая мысль. А если не поверил, то как скоро папа Стах придет в себя после неожиданного шока, вызванного упоминанием имени Ковальчука? И как скоро сумеет проанализировать все, что произошло в его “малине”? Что связывает Адвоката и лже-Ковальчука, почему Чаплинский, этот закоренелый преступник, боится какого-то зубного врача?
В одной из улочек Бикезину почудилась человеческая фигура — он насторожился,
— Все, приехали… Дальше пойдешь сам. Тут недалеко. По проулку вниз, затем налево и прямо. Выйдешь на Коперника, а там до твоей гостиницы рукой подать…
— Бывай…
Ростик растаял в темноте проходного двора, и Бикезин заспешил вниз, не выбирая дороги. Что-то уж больно гладко все — вспомнил капитан улыбку Адвоката на прощание: глаза, потухшие было при их скоротечном разговоре, снова ожили на древнем пергаменте кожи лица и приобрели прежнюю тяжесть, сквозь которую проглядывала затаенная жестокость вперемешку с льдинками коварства.
Когда из-за угла вынырнула темная фигура, и нож прошел в каких-то сантиметрах от левого плеча, капитан не удивился и не растерялся: он ждал нечто подобное, и интуиция, обостренная многочасовым нервным напряжением, не подвела оперативника. Молниеносный нырок в сторону, короткий резкий удар ребром ладони по толстому загривку — и бандит, не удержавшись на ногах, ткнулся лицом в брусчатку. Второго, который с хриплым “Ха!” попытался ударить сбоку, он резко бросил через себя головой о стену. Перехватить удар третьего Бикезин не успел, только попытался развернуться боком, что и спасло ему жизнь — нож с хрустом пропорол костюм капитана, скользнул по ребру и вонзился в тело. Боль на какой-то миг обожгла сознание Бикезина, горячей волной разлилась по мышцам и тут же растаяла в страшном напряжении душевных и физических сил, которые появляются в человеке в минуты смертельной опасности. Второй удар бандит нанести не успел: Бикезин, который завалился было на мостовую, сделал зацеп левой ногой за голеностоп противника и сильно ударил правой чуть ниже колена. Дикий вопль заметался по осклизлым стенам домов, рассыпаясь дробным эхом в подворотнях, — бандит грохнулся на камни мостовой и, обхватив руками ногу, со стоном завертелся юлой возле капитана, который тем временем вскочил на ноги и приготовился отбить очередную атаку. Две массивные фигуры медленно приближались к нему, поблескивая холодной сталью клинков…
19
В кабинет Кравчука вошел розовощекий лейтенант Лукьянов из ОБХСС, которого в управлении окрестили Бутоном.
— Здорово, старина!
— Привет, Бутончик! Все цветешь?
— Костя, вызову на дуэль, предупреждаю.
— Ладно, договорились. Но учти, оружие выбираю я. Заходи сегодня вечером в гости, жена как раз собралась котлеты жарить. Вот и устроим дуэль — на мясорубках.
— Э-э, нет уж, уволь. Женюсь, потренируюсь, вот тогда и сразимся.
— Идет… С какими новостями пожаловали, дорогой коллега?
— Мы тут типчика прихватили, провизора. Обслюнявил весь кабинет. История в общем-то обычная — хапнул лишку, деньжата человеку для шикарной жизни понадобились, а теперь слезами полы моет. “Дети, семья, не знал, виноват…” — короче, знакомые вариации о заблудшей овце. Так вот, на одном из допросов он упомянул некоего Ковальчука. Насколько я знаю, он по вашему ведомству сейчас проходит.
— Лукьянов, ты гений! Он сейчас где?
— В кабинете.
Провизор Головинский, заплывший жиром человек с красными, словно у ангорского кролика, глазками, сидел на стуле и поминутно сморкался в огромный носовой платок, то и дело вытирая им обильные слезы.
— …Он пригрозил мне, что пойдет к вам и все расскажет. Я боялся… Я не хотел, честное слово!
— Честное слово здесь ни при чем, Головинский, — сказал Кравчук и, чуть помедлив, спросил: — Откуда Ковальчук узнал о ваших махинациях с дефицитными лекарствами?
— Не знаю, не знаю, гражданин следователь! Однажды он зашел ко мне, принес Уголовный кодекс и прочитал статью… И сказал, что мне не отвертеться, потому что у него есть свидетели.
— Кто?
— Он не указал, кто конкретно, но рассказал мне кое-что такое… Я поверил…
— И что дальше?
— Ковальчук пообещал, что никто об этом не будет знать, и даже предложил свои услуги.
— А именно?
— Ему нужны были наркотики. Он мне тут же, в кабинете, вручил крупную сумму денег.
— Какие наркотики?
— В основном морфий.
— Что еще он просил у вас?
— Кое-какие дефицитные лекарства в небольших количествах. Я точно не помню.
— Придется вспомнить, Головинский. Время у вас ДЛЯ этого будет…
Утром Кравчуку принесли пакет спецпочты — данные по Капустяку. Он несколько раз перечитал скупые строчки документов, но выудить оттуда что-либо полезное для следствия ему так и не удалось:
“…Капустяк Иван Матвеевич, украинец, 1926 года рождения. В 1942 году был вывезен гитлеровцами в Германию. Работал сельскохозяйственным рабочим у бюргера в Саксонии. В 1945 году женился на польке Анне Кубельчик, от которой родился сын. В 1947 году Капустяк уехал в Австралию, затем в Канаду. С женой развелся. В Канаде работал автослесарем на механосборочном заводе Форда. Там женился второй раз на дочери мелкого предпринимателя Барбаре Эванс. От второго брака детей нет. В настоящее время работает управляющим в одном из филиалов фирмы по изготовлению пишущих, машинок, которая принадлежит его тестю Джону Эвансу… Советский Союз посетил второй раз; первый — три года назад как турист…”
И никакого намека на связь с Ковальчуком и тем более с Гайвороном-Баняком. Украл у Ковальчука иконы, чтобы сбыть их за границей? Иконы не иголка, от таможенников не утаишь. Вариант этот, конечно, не исключен… Да только поди докажи его сейчас. Эксперты до сих пор работают с черепом Ковальчука (а может, кого другого, ясности пока никакой, одни предположения), пытаются изготовить фоторобот. Работа трудоемкая, почти ювелирная, стопроцентной гарантии тождества с живым человеком эксперты не дадут, не первый раз. Вот если бы в Москву… Но у них там работы хоть отбавляй, а ждать очереди обстоятельства не позволяют.
Кравчук нахмурился, вспомнив вчерашнюю оперативку.
— …И последнее, товарищ полковник, — адвокат Михайлишин. Вот данные оперативной группы наблюдения.
— Что там у них? — Шумко снял очки и, близоруко щурясь, посмотрел на него исподлобья.
— Ситуация довольно сложная. Михайлишин уже третий день сидит взаперти.
— Почему?
— Взял больничный лист.
— При его годах и здоровье ничего необычного…
— В том-то и дело, что он в данный момент практически здоров. Нам удалось установить, что адвокат воспользовался знакомством с лечащим врачом. Вернее, просто обманул его. Тот не нашел каких-то особых признаков болезни, но поверил Михайлишину на слово — до этого случая у него не было повода не верить адвокату. Тем более что тот действительно до лечения в клинике профессора Иванова был болен.