Жестокая Саломея
Шрифт:
– Может быть, назначите время, – устало попросил я. – Называйте, я приду.
Он кивнул.
– Хорошо. Завтра утром я позвоню.
Наконец я добрался до второй двери справа и постучался. Марго крикнула, чтобы я вошел. Она сидела перед зеркалом, нанося последние штрихи грима. Я не сразу узнал ее. На ней было тяжелое платье из красно-коричневого бархата, с плотно облегающим тело лифом и длинным шлейфом. Ее темные волосы были усыпаны голубыми блестками, а большой слой грима старил ее лицо лет на двадцать. Она повернула голову и улыбнулась
– Закрывай дверь, Дэнни, и не удивляйся! Не забывай, в опере я мать Донны.
– Не забуду, – пообещал я и послушно закрыл дверь.
– Присаживайся, – она кивнула на стул с жесткой спинкой, стоявший посредине комнаты. Я сел и закурил.
– Выспалась?
– Прекрасно выспалась, – сказала она, улыбаясь собственному отражению в зеркале. – Дэнни, я думала о том, что ты мне вчера сказал.
– И что! – спросил я осторожно.
– Меня мучает совесть, – печально сказала она. – Если Харви убил Пола Кендалла, я не имею права ставить свою карьеру превыше правды и правосудия. Если нужно письменно подтвердить шантаж, Дэнни, я сделаю это.
– Отлично и благородно, дорогая, – обрадовался я. – Ты уверена, что не передумаешь?
– Сегодня я уже беседовала с самим великим импресарио, – она с трудом выдавила улыбку. – И еще раз убедилась, что права, принимая это решение. Не передумаю.
– Что он тебе сказал?
– Рассказал с подробностями о том, как закончится моя карьера, если материал, который запрятан у него, увидит свет. Потом он пригрозил, что если я хочу остаться непокалеченной, то лучше мне не встречаться с тобой и даже не разговаривать. Он орал на меня, Дэнни. – Она вздрогнула. – Бормотал о своей сестре и о том, что она может сделать своим ножом!
– И все-таки ты готова подписать заявление?
– При одном условии, – она пристально посмотрела на меня. – Мне нужна защита, Дэнни. Из меня не получится героини – он запугал меня. И, думаю, он выполнит, что сказал. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной с этой минуты.
– С удовольствием, – заверил я ее. – Как только он подойдет к тебе, я разобью ему нос еще раз.
Глаза у нее стали круглыми.
– Так это ты? А я гадала, что случилось, – он налепил себе пластырь на переносицу.
– Есть только одно затруднение, – сказал я. – Не могу же я выходить за тобой на сцену.
– Ты можешь наблюдать из будки помощника режиссера, – с облегчением сказала она. – Я с ним договорилась – он хороший парень и хорошо ко мне относится. – Она прочла вопрос у меня в глазах и сделала вид, что рассердилась. – Я защищала его во всех стычках с Донной Альбертой во время репетиций, вот и все!
– Прекрасно, – сказал я. – Если ты собираешься сделать заявление, значит, ты не рассердишься, если я задам тебе один вопрос? Иначе любопытство меня доконает.
– Чем меня шантажировал Харви?
– Да.
Марго посмотрела в зеркало и начала машинально подводить брови.
– Ладно, Дэнни, – сказала она наконец. – Правонарушение несовершеннолетних. Я отбывала срок, когда
– И это все? – спросил я.
– Вполне достаточно, – огрызнулась Марго. – Наверное это ерунда для танцовщицы в какой-нибудь мыльной опере, но для меццо-сопрано!..
– А как Харви узнал об этом?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Думаю, это стало его работой – рыться в прошлом. Иначе как бы он заполучил столько больших имен одновременно?
– Пожалуй, – согласился я, вспомнив, как Мардж назвала Бенни консультантом, когда я в первый раз появился в конторе Харви.
– Я подумала, что если после спектакля ты бы взял меня к себе, я бы там и написала это заявление.
– Отлично, – довольно произнес я. – А я покажу тебе, насколько могу быть близок со своим клиентом.
Ее глаза хитро блеснули.
– Ради Бога, мистер Бойд, – с притворной застенчивостью сказала она, – не забывайте, что я сейчас так стара – вполне гожусь вам в матери!
Помощником режиссера был парень по имени Алекс. Он уделил мне целых двадцать секунд своего времени – вполне достаточно, чтобы сказать «привет!» и поставить меня в одни из углов своих владений, предупредив, чтобы я как можно подальше держался от него. Панель управления сценой перед ним выглядела не менее сложной, чем панель реактивного лайнера, так что я мог только ему посочувствовать. Передо мной был отличный вид на сцену через стеклянное окно.
Когда-то очень давно я прочитал «Саломею» Оскара Уайльда, потому что один придурок сказал мне, что это история жизни стриптиз-танцовщицы. Так что я мог следить за оперой без проблемы. Она довольно точно повторяла пьесу, поэтому мне не нужно было гадать, о чем поют певцы, которые исполняли свои арии на немецком. В этом отношении мне повезло, тем более что я никогда не учил немецкого. Певцы были хороши, просто великолепны! Чувственная музыка создавала атмосферу нарастающего напряжения. Донна Альберта была потрясающей Саломеей. Каждый ее жест извергал огонь и секс, подчеркивая ее отношения любви-ненависти с Иоанном. Рекса Тибольта с трудом можно было узнать в пророке с бородой и пристальным взглядом. Луис Наварре, загримированный, как и Марго, чтобы выглядеть на двадцать лет старше, был величественным трагичным Иродом.
Хотя опера была одноактной, сделали антракт. Может, из-за денег клиентов, чтобы те почувствовали, что не зря их заплатили, может, для разнообразия. В любом случае, когда зажгли свет, Алекс вздохнул с облегчением.
– Осталась худшая половина, – сказал он, ухмыляясь. – Что вы думаете обо всем этом?
– Великолепно! – сказал я искренне.
– Первый раз ее ставили в Метрополитен-опера году в 1906, по-моему. Она продержалась всего пару вечеров – стали кричать о морали и всем таком прочем. «Надушенный декоданс» – отозвался о ней один критик. Неплохо, а?