Жестокая справедливость
Шрифт:
– Пошел вон, щенок. Кто не слышал? Непонятливые есть?
Непонятливые нашлись. Двое. Одного Лагутин отправил за оградку на газон. Второму заломил руку и полил конфискованной «колой». Молодежь пошумела немного на безопасном расстоянии и ретировалась.
– Спасибо, – сказала Даша. – Но не надо было. Теперь меня прогонят.
– За что? – удивился Лагутин. – Не ты же к ним цеплялась. И не ты их отшивала.
– Все равно. Нас строго-настрого предупреждали, чтобы никаких эксцессов. Кто престиж заведения подорвет, того уволят без оплаты.
– И
– Мало. Все же лучше, чем ничего.
Из магазина вышла сухопарая тетка с желтыми волосами и позвала:
– Шутова, Дарья! Тебе объяснить или ты сама понимаешь?
– Понимаю, Жанна Борисовна, – виновато пробормотала девушка.
– Тогда сдавай инвентарь – и будь здорова.
– Минутку, – вмешался Лагутин. – Вы же ей заплатите?
– У нас без соглашений, – отрезала заведующая. – На добровольных началах. А вам бы я порекомендовала не вмешиваться, гражданин. Полицию вызову. У меня все зафиксировано, как вы тут хулиганили.
Она показала издали свой мобильник.
Электронный век. От посторонних глаз никуда не спрячешься.
– Я подожду, – сказал Лагутин в понурую спину уходящей девушки-зайчихи.
Или крольчихи.
Он думал, что она будет отнекиваться, но она повторила:
– Спасибо.
– Не за что, – вежливо отозвался Лагутин.
– Вот теперь я вас точно узнала, – сказала Даша, обернувшись. – Сначала по глазам. Потом по голосу, но все еще сомневалась. А теперь уверена. Вы и тогда сказали, что не за что, помните? Когда в маске были.
– В маске ты, а не я, – напомнил Лагутин. – Сдавай свой инвентарь – и поехали.
Он был зол на себя, по-настоящему. Только последний идиот мог ввязаться в подобную историю, да еще накануне ответственного мероприятия. Здравый смысл твердил: сматывайся, удирай, рви когти, пока не поздно.
– Мне некуда ехать, – сказала Даша.
И он остался.
Несколько минут спустя они сели на парапет напротив стоянки, откуда хорошо просматривалась «Ауди» Наташи Марковой. Даша свое мороженое проглотила почти не жевавши. Было видно, что она ужасна голодна.
– Съешь что-нибудь? – проворчал Лагутин. – Или еще мороженое?
– Нет, спасибо, я наелась.
Вежливая какая!
– Почему тебе некуда ехать? – спросил он. – Ты не здешняя? Тогда общежитие должны выделить.
– Я жила в общежитии, – сказала Даша. – Но из универа меня выперли, а соответственно, из общаги тоже.
– Выперли? За что?
– У одного из тех, кому вы пальцы ломали, папа декан. Сами они меня больше не трогали, а папа отыгрался.
Лагутину ужасно хотелось выругаться. А еще – закурить. И хватить в придачу стакан забористой паленой водяры. Вместо этого он сходил за мороженым для Даши.
– Где ты обитаешь? – спросил он, пока она жадно грызла пломбир. – И почему домой не возвращаешься?
– Меня отчим убьет, – прозаически сообщила Даша. – Он и так не хотел платить за обучение. Согласился, лишь бы от меня избавиться. А теперь
Лагутин все же выругался. В рамках относительного приличия. Слово входило в словари, хотя предназначалось не для нежных девичьих ушей. Наверное, когда плохой человек совершает хорошие поступки, то хорошим людям от них один только вред. Лагутин считал себя очень плохим человеком. У него не было иллюзий на сей счет.
У Даши на сей счет имелось свое собственное мнение.
– Не надо ругаться, – сказала она. – Вам не идет. Вы хороший.
– Ошибаешься, – буркнул Лагутин.
– Как же я могу ошибаться, когда вы меня все время из беды выручаете? Вы как ангел-хранитель.
– Какой, к черту, ангел! Тебя же из-за меня из университета выперли. И с работы.
– Если бы эти подонки сделали тогда, что собирались сделать, то я все равно в университете не осталась бы, – сказала Даша. – Сбежала бы от позора. А работа… За нее все равно гроши платят. Быть зайцем непросто.
Последняя сентенция заставила Лагутина фыркнуть.
– Зайчихой в особенности, – обронил он.
– Нет, это был заяц, – возразила она. – У него усы, разве вы не заметили?
Она была совсем ребенок. Лагутин никак не мог заставить себя встать и уйти.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
Ему показалось, что дверца доверия, соединяющая их души, начала закрываться. Только небольшая щель осталась.
– Я совершеннолетняя, – ответила Даша из своей раковины. – А что?
Лагутин не мог ответить на этот вопрос прямо. Он решал, можно ли пустить девушку к себе. Если бы ей не было восемнадцати, то ему можно было бы пришить дело о растлении или еще какую-нибудь пакость. Но ведь он собирался уезжать, а квартира все равно пустовать будет.
– Ты где живешь? – спросил он, глядя в сторону офиса.
Наташа стояла на крыльце, беседуя то ли с сотрудницей, то ли с посетительницей. На ней был белый летний сарафан и белые босоножки, охватывающие ремешками щиколотки. Она выглядела элегантно и эффектно.
– Когда как, – настороженно ответила Даша. – Вчера, например, в общагу к подруге пробралась. А что?
Опять это «а что»!
Наташа закончила общение и теперь говорила по телефону.
– Продиктуй свой номер, – быстро сказал Лагутин. – Я позвоню, и мы решим, что и как.
– У меня нет мобильника, – призналась Даша. – Пришлось продать. У меня не было…
– Держи. – Он протянул ей две пятисотенные купюры и насильно вложил в вялые холодные пальцы. – Вечером поговорим. У меня срочное дело. С шести до восьми крутись тут, я обязательно приеду.
– Но…
– Лучше до девяти, – перебил ее Лагутин. – Не знаю, как все повернется. Короче, никуда не девайся, Даша Зайцева.
– Я Шутова!
– Это сути не меняет.
Наташа Маркова уже садилась в машину. Лагутин, не слушая Дашиного бормотания, устремился к своему «Хюндаю».