Жестокие игры
Шрифт:
— Сейчас у меня был Снегирев, — сообщил Потаев.
— Кто?! — удивленно переспросил Кирсанов. — Этот молодой, да ранний рецидивист, сбежавший из колонии?
— Он самый, — подтвердил Петр Эдуардович.
— И охота вам связываться с подобными типами. Ведь он наверняка находится во всероссийском розыске.
— Э-э, не скажи. Он очень даже интересный парень. И, мне думается, не совсем тот, за кого себя выдает. Ведет какую-то свою игру. Ты постарайся выяснить — кто он такой.
— Хорошо, — без особого энтузиазма ответил шеф службы безопасности, считая подобное задание очередной блажью патрона. Но его дело — выполнять указание, а не рассуждать.
— Этим парнем заинтересовался Сосновский.
— Кто?! — вновь удивился Кирсанов. — А он-то тут при чем?
Потаев кратко рассказал
— Теперь понятно, что он что-то замышляет? — спросил он в конце своего рассказа.
— Теперь понятно.
— Попробуй выяснить — что именно? За жизнь этого парня отвечаешь головой. Понял?
— Понял, — кивнул Кирсанов.
— Вот такая интересная получается арифметика, — задумчиво проговорил Потаев, глядя в окно.
Глава пятая: Говоров. Потрясающая информация.
Я сидел в своем кабинете и дремотным взглядом смотрел, как электронные часы на стене отсчитывали время моего пребывания на этой симпатичной планете, превращая мое настоящее в мое прошлое. Будушее же было за семью печатями. Да и есть ли оно у меня — вот вопрос? При моей опасной работе все может статься. Но меня это мало волновало. Что должно случиться, то обязательно с фатальной неизбежностью случится. И человек ни изменить, ни повлиять на это не в состоянии. Ему, в лучшем случае, отведена роль статиста, фиксирующего события. Только и всего. Мне все больше начинает казаться, что все мы участвуем в какой-то грандиозной игре, правил которой понять не в состоянии. Мы лишь пыжемся доказать, что чего-то значим, что от нас что-то зависит. Увы! Ничего от нас, к сожалению, не завист, так как все предопределено заранее. Мы лишь в предполагаемых обстоятельствах совершаем те или иные поступки. Вот и все. Жизнь наша ничто иное, как ванитас ванитатум эт омиа ванитас (суета сует и всяческая суета). Тогда — кто мы, зачем мы и для чего? Сколько сменилось на Земле поколений, а эти вопросы так и остались без ответа. Не задумываться над ними могут лишь хомо вульгарис, вся жизнь которых сведена до удовлетворения простейших функций алчущей оболочки. Оттого, наверное, им легче живется. Но и лучшие умы человечества не смогли ответить на эти вопросы. Отсюда упадочнические теории о бессмысленности земного существовании, о неминуемом конце света и тому подобное. Все это конечно чушь несусветная. Не может Космос быть настолько расточителен, чтобы затевать это, как ненужный и бесполезный эксперимент. Нет, не может. В таком случае, в чем смысл нашей жизни? Зачем пришел в этот мир конкретно Говоров Андрей Петрович? Для какой такой цели? Возможно, для того, чтобы заработать пропуск в последующие уровни жизни? Не исключено. Более точно на этот вопрос мне сможет ответить лишь сам Создатель. Но это, надеюсь, ещё не скоро. А пока надо зарабатывать этот самый пропуск. Иначе никак нельзя. Иначе очень могу оказаться в одной компании с господами сосновскими. Подобная перспектива меня вовсе не прельщала. Нет.
От слишком серьезных мыслей у меня так разболелась голова, что я был вынужден выпить две таблетки «Цитрамона» и отключить сознание.
Время близилось к обеду. Мой желудок уже требовал сугубо материальной пищи, а мысли уже не поднимались выше моих гастрономических вкусов и пристрастий, когда в кабинет буквально влетел мой симпатичный Пятница — любимый зять патрона Веня Архангельский. На его ангельском личике при желании можно было прочесть, что угодно — от грустной истории о его предательстве богатого тестя и всей его компании, до пламенной веры в правоту нового дела. А в наивно-распахнутых голубых глазах была какая-то жуткая тайна, которой ему не терпелось поделиться со мной.
— Адрей! — воскликнул он таинственным шепотом.
Но я сделал страшные глаза и приложил палец к губам. С тех пор, как обнаружил слежку, я был не уверен, что люди Сосновского не наставили мне в кабинете жучков. Рот Вени тут же испуганно захлопнулся, казалось, навсегда.
— Пойдем, Вениамин Маратович, пообедаем, — проговорил я громко и торжественно. — А то у меня желудок уже подвело от голода.
Едва мы оказались на улице, Архангельский выпалил:
— Мой тесть замышляет убийство какого-то следователя!
По всему моему телу прошла, будто мощный электрический
— Откуда тебе стало об этом известно?
— Вчера у него в гостях были киллеры и я подслушал их разговор.
Я снабдил Вениамина соответствующей аппаратурой, переданной мне подполковником Долматовым. Веня наставил в доме тестя жучков и теперь регуляно снабжал меня самой свежей информацией.
— Расскажи об этом подробнее.
— Вчера поздно вечером к Танину пришли два гостя, внешность которых мне сразу не понравилась. Он заперся с ними в гостинной, а я пошел в ванную и стал слушать их разговор. Речь шла об убийстве следователя в Новосибирске, который стал им очень опасен.
— Они называли фамилию следователя? — спросил я, хотя сомнений никаких не было. Речь могла вестись лишь об Иванове.
— Нет. Вероятно они уже её знали.
— Когда киллеры должны быть в Новосибирске?
— Как я понял, они вылетают послезавтра самолетом.
— Ты их можешь описать?
— Конечно. Один высокий, где-то под метр девяносто, сухощавый с неприятным лицом.
— Что значит — «с неприятным»?
— Лицо его темное, землистое, Такое впечатление, будто он болеет туберкулезом. Нос большой, с горбинкой. Второй среднего роста, около ста семидесяти пяти сантиметров, также худой, светловолосый и голубоглазый. Обоим лет по тридцать пять — сорок.
— А какие-нибудь особые приметы заметил?
— В каком смысле?
— Ну шрамы, родимые пятна или что-то еще?
— Да. У высокого на верхней губе довольно заметный шрам.
Я готов был расцеловать Веню. Он оправдал мои надежды — стал классным агентом. Рэс ипса лёквитур (дело говорит само за себя). Я даже содрогнулся при мысли, что Веня мог оказаться в нужное время не в нужном месте. Последствия могли быть роковыми.
Информация была настолько ценной и «горящей», что я тут же позабыл о своем желужке, попрощался с Веней, побежал к телефонной будке, позвонил по знакому номеру телефона и, услышав в трубке знакомый голос, сказал:
— Мария Ивановна, серьезно заболел дядя Митя. Необходима срочная операция, а у нас нет нужной суммы. Вы не поможете?
— Позвоните часика через два, что-нибудь сообразим, — ответила Мария Ивановна.
После этого я зашел в ресторан и плотно пообедал. Затем стал слоняться по улицам, размышляя над полученной информацией Вени. Значит, Иванов вышел на что-то очень серьезное, если мой первый хозяин Танин решился на терракт. Решал конечно не он, а Сосновский. Танину поручено лишь его организовать. Следовательно, дела у наших оппонентов не так хороши, как им хотелось бы. Факт. И это радовало. Карфаген должен быть разрушен. И он будет разрушен, чего бы это нам не стоило. Недавно я размышлял о сути бытия и всем прочем. (Автор, кажется, пересмотрел свое ко мне отношение). А чтобы стало с миром, не будь ивановых, рокотовых, сидельниковых? К ним с недавнего временя я с полной увереннностью могу отнести и себя. Со всей определенностью можно сказать, что мир бы давно погиб, захлебнувшись в собственном дерьме. Может быть, не совсем изящно сказано, зато — точно. Но вот что мне кажется странным — при всем могуществе дьявола, он никак не может с нами справиться. Почему? Не означает ли это, что мы находятся под чьей-то защитой? Бога? Нет. Бог со своей слюнтяйской добродетелью давно проиграл битву с дьяволом. Мы находятся под защитой самого Создателя, который и затеял всю эту катавасию под названием жизнь, как мы её себе представляем. А представляем мы лишь крохотную вершину айсберга. Все остальное сокрыто от нас под огромными толщами воды. А если это так, то у господ сосновских никогда ничего не получится. В конечном итоге на их пути обязательно встанут ивановы. Так было и так будет.
Вот такие странные мысли были мне навеяны прогулкой по шумным и многолюдным улицам столицы. Слышал бы меня тот хомо беспечный, каким я был ещё полтора года назад. Вот бы посмеялся. Но, как говорится — тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис (времена меняются, и мы меняемся с ними). И как сказал Овидий: "Ут дэсинт вирэс, тамэн эст ляуданда волюнтас (пусть не хватает сил, все же желание действовать заслуживает похвалы). Вот именно. На том стоим и стоять будем! Иначе нельзя. Дорогу осилит идущий.