Жестокие игры
Шрифт:
Гнедая спотыкается, но удерживает равновесие. Мои руки забрызганы грязью. Я поглядываю назад, выясняя, где находится Кэт. Она со своим пони далеко-далеко позади. В такой гонке нет никакого удовольствия. Легкая победа не радует. К тому же что толку в победе, если лошадь в ней совсем не заинтересована?
И как раз в это мгновение ветер окатывает нас запахом моря. Гнедая кобыла раздувает ноздри, разворачивается, вскидывает голову… Я шепчу ей на ухо и черчу на ее шкуре буквы, но она не желает успокаиваться.
Она хочет добраться до края, утеса. Запах океана слишком силен, ей не совладать с ним. Я достаю из кармана железный
Впереди я вижу густую траву и еще траву, а потом, дальше, — ничего, кроме неба.
Я резко дергаю один повод — самый опасный способ остановки обычной лошади, потому что так легко можно вылететь из седла, — но гнедой кобыле все равно. Она решительно скалит зубы, ее легкие уже полны морем.
Двадцать футов до края обрыва.
У меня меньше секунды на то, чтобы принять решение.
Я прыгаю с нее, сильно ударяясь плечом о землю, и перекатываюсь, чтобы смягчить силу удара. Я вижу порыжевшую траву, синее небо, потом снова траву. Приподнявшись на локте, я успеваю еще увидеть, как гнедая побыла напрягает все мышцы — и прыгает.
Я подбираюсь настолько близко к краю утеса, насколько могу решиться. Я не уверен, что мне так уж хочется видеть внизу на скалах разбившуюся водяную лошадь, но взглянуть я все равно должен.
Водяная кобыла выглядела бесстрашной, когда взвилась в воздух, как будто всего лишь прыгала через случайное препятствие. Но сейчас она уже не должна быть похожа на лошадь, ее тело расплющилось на камнях…
Я не могу посмотреть вниз.
И тут я слышу ужасающе громкий всплеск. Гнедая кобыла исчезает в волнах прибоя, и последнее, что я успеваю заметить, — это ее хвост.
Я вздыхаю и засовываю руки в карманы. Непонятно, сможет ли она выжить после такого прыжка. И мое седло в любом случае пропало. Я рад только тому, что это не седло моего отца; хоть и висит в конюшне без дела, но все равно оно мне дорого; я даже отдавал его в ремонт два года назад, что и вовсе излишнее потворство слабостям. Впрочем, незачем об этом говорить.
Горячее дыхание обжигает мое плечо. Это Дав, и рядом с ней стоит Кэт, и ее имбирного цвета волосы выбились из-под ленты. Дав выдохлась, но не настолько, насколько я мог бы предположить.
Кэт смотрит вниз и на мгновение хмурится, а потом вдруг показывает на что-то.
Я прослеживаю за ее взглядом и вижу блестящую черную спину, уплывающую в море. Мои губы насмешливо дергаются.
— Похоже, ты выиграла, Кэт Конноли.
Она похлопывает Дав по плечу и говорит:
— Зови меня Пак.
Глава двадцать седьмая
Шон
Я возвращаюсь на конный двор и обнаруживаю там полный беспорядок. Половину лошадей не вывели вовремя на прогулку. Меттл топчется в загоне возле конюшни, методично обгрызая и облизывая верхнюю перекладину ограды. Эдану вообще не вывели из стойла, а Мэтта нигде не видно. Если он думает, что таким образом бросает вызов мне и Корру, то здорово ошибается.
Меня
Джордж Холли находит меня сразу, как только я снова возвращаюсь во двор после кормления кабилл-ушти, держа в руках перепачканное кровью ведро. Он нацепил на голову ярко-красную кепку, чтобы не мешали волосы, а на лицо нацепил улыбку, чтобы не выдавать своих чувств.
— Привет, мистер Кендрик! — бодро приветствует он меня, шагая в ногу со мной через мощеный двор. — Вы, похоже, в неплохом настроении.
— Вот как?
— Ну, у вас такое лицо, словно вы только что улыбались, — говорит Холли.
Он окидывает взглядом мою одежду; слева, на нее налипла, наверное, половина островной почвы.
Я коленом нажимаю на рычаг шлангового насоса и начинаю полоскать ведро над стоком.
— Я сегодня одну лошадь потерял.
— Вас это как будто не удручает. А что случилось?
— Она прыгнула с утеса.
— С утеса?! Это что, в порядке вещей? Это нормально?
Эдана, стоящая в конюшне, испускает высокое нетерпеливое ржание, в нем слышна тоска по морю. В прошлом году в это же время Мэтт уже гонял своего скакуна по пляжу до изнеможения. А сейчас во дворе конюшни тихо без Мэтта; похоже на затишье перед бурей. Я думаю о том, что завтра начнется Скорпионий фестиваль и в параде наездников в этом году будем участвовать и мы с Мэттом, и сумасшедшая Кэт Конноли.
Я перестаю качать воду и внимательно смотрю на Холли.
— Мистер Холли, в этом месяце ничего нормального просто быть не может.
Глава двадцать восьмая
Пак
Итак, сегодняшний вечер — это вечер начала великого Скорпионьего фестиваля.
Я только однажды была на этом: фестивале; мама взяла нас с собой, пока папа был в море. Папа никогда не одобрял ни праздник вообще, ни бега в особенности. Он говорил, что одни бандиты воспитывают других бандитов, и в целом у них на две ноги больше, чем им нужно, поскольку с таким количеством им не справиться. И мы всегда думали, что мама тоже не одобряет все это. Но в тот год, когда стало ясно, что папа не вернется к вечеру, мама велела нам надеть пальто и шапки, а Гэйба попросила оживить «морриса» (с ним уже тогда нелегко было управиться). И мы, чувствуя, что делаем недозволенное, набились в нашу машину; Гэйб занял привилегированное переднее место, мы с Финном пихались и толкались сзади. Мама прикрикнула на нас и погнала «морриса» по узкой дороге в Скармаут, нагнувшись над рулем, как будто сидела на капризной лошади.
И вот мы очутились в Скармауте. Вокруг — народ в маскарадных костюмах, и барабанщики, и группы певцов… Мама купила нам колокольчики и ленты и особые ноябрьские пирожные, от которых руки у меня на несколько дней стали липкими. И везде был шум, шум, шум, так что наконец Финн, тогда совсем еще маленький, расплакался. Невесть откуда появилась Дори-Мод с одной из страшных карнавальных масок в руках и надела эту маску на Финна. Спрятавшись за мордой зубастого монстра, Финн как будто мгновенно рассвирепел.