Жестокий лес
Шрифт:
— Выходит, даром десять верст гнали? — В голосе Андрея появились плаксивые нотки. — Коней не напасем, дядька будет ругаться!
— Иди ты со своим дядькой… — начал бандеровец, но первый одернул его:
— Потише! Не слышал, что острожанские? Жмудь, наверное.
Он не договорил, но Андрей понял, что высокий знает о родственных отношениях Коршуна, и решил идти напролом:
— Сегодня утром был у нас дядя Кирилл, он не говорил, что нельзя в ночное.
— Кирилл Жмудь твой дядя? — спросил высокий. — Почему же сразу не сказал? А кто с тобой? — Снова включил
— Свои, острожанские, — успокоил его Андрей.
Высокий выключил фонарик. Приблизился к Андрею, сказал почему-то шепотом, будто кто-то мог подслушать:
— Вы там будьте внимательны, если появится кто-нибудь, сообщите нам, прошу пана.
— Кто теперь в лесу? — недоверчиво спросил Андрей. — Кроме ваших, никого нет.
— До сих пор, может, и не было никого, а теперь могут быть всякие… Если увидите кого, то быстро сюда или в бывшее лесничество, что за Дубовой поляной! Понял?
— Хорошо! Сделаем, как приказываете!
— Северину Романовичу поклон… — Высокий отступил, давая ребятам дорогу. — Скажешь — от Фрося Ивана Васильевича, они знают, из Подгорцев мы…
Андрей отпустил повод, и Серко легко вынес его из Змеиного яра. Мальчик придержал коня: теперь тропинка стала шире и можно было ехать рядом с Филиппом.
Спросил с гордостью:
— Ну, как я его?
— Дай бог, — засмеялся Филипп. — Принял тебя за Гришку!
— Теперь мы свои люди у бандер. Слышал о лесничестве?
Филипп кивнул.
— Вы с Сергейкой разведите костер, а я там осмотрюсь.
— Сергейка и сам управится.
— Не дело маленького бросать.
— Конечно, не дело, — вздохнул Филипп. Андрей понял его.
— Я останусь с Сергейкой, а ты пойдешь к лесничеству. Смотри только, чтобы не сцапали!
— Меня сцапают?! Да я весь в отца!
— А он как волк по лесу ходит… — добавил Андрей, улыбнувшись. — Знаю, что скажешь. Но ведь твой отец не хвастун…
— Я хвастун? От такого слышу!
— Ладно, не горячись. К лесничеству подбирайся с острожанской стороны, где не ждут.
— Там хлев старый остался, — раздумчиво сказал Филипп. — Они небось сена туда натаскали и спят, а один сторожит.
— Эти, видишь, не спали, — обернулся Андрей в сторону Змеиного яра. — Если тебя задержат, сошлись на Фрося. Мол, он сказал: в лесничестве коршуновская засада.
— Да наплету чего-нибудь, — сказал Филипп и вдруг засмеялся тихо и уверенно: — Отбрешусь!
Они уже подъехали к Дубовой поляне. Спутали лошадей, пустили пастись.
Андрей с Сергейкой пошли за хворостом. Филипп постоял немного — уже жалел, что сам напросился идти в лесничество: не потому, что боялся бандеровцев, — был уверен, что ему ничего не сделают, в крайнем случае задержат до утра, но было жутко идти одному по лесу, где в чащобе, наверно, водились лесовики и русалки. Филипп знал, что они никогда первые не трогают людей, и все же было страшно, да еще сыч завел свое монотонное “пу-гу, пу-гу”.
“Сыча испугался?” — подтолкнул он сам себя. Вырезал из орешника крепкую палку и неслышно скользнул в кустарник. Решил добраться до лесничества по балке,
Андрей поковырял веткой в пепле, выкатил картофелину. Сдул пепел, перебрасывая в ладонях, попробовал острием складного ножа и бросил картофелину Сергейке.
— Готова! — Выкатил вторую, разломил на две части, присолил и положил стыть на траву. — Что-то Филипп задерживается…
Сергейка не ответил. Ел картошку, громко вдыхая воздух, чтобы не обжечь нёбо. Достал еще одну картофелину, съел и только тогда предложил:
— А может, и нам туда смотаться?
— Скажешь! — язвительно заметил Андрей. — Коней бросим, да и те, — махнул неопределенно рукой в сторону, противоположную лесничеству, — могут подойти.
— С лошадьми ничего не случится, — легкомысленно возразил Сергейка. — И вообще…
Андрей понял. Пожалуй, Сергейка прав: разведчики не пойдут на костер — обойдут стороной. Правда, со всех сторон Дубовой поляны тянутся болота, но все равно в темноте, за деревьями можно проскользнуть незаметно и рядом. Они ведь разведчики, умеют ходить по лесу.
Андрей забыл про картофелину. Лег лицом вверх, положив ладони под голову. Смотрел в звездное небо, думал: когда же, наконец, не будет ни бандер, ни гитлеровцев, и в их селе откроют школу, приедут учителя, и он будет держать в руках учебники… Наверно, очень-очень далеко до этого дня…
Поднялся на локтях, спросил Сергейку:
— А ты не боишься смерти?
Мальчик подул на картофелину, ответил безразлично:
— Когда это еще будет… И в самом деле — когда!
Андрей и сам думал, что перед ним целая вечность, а пока он вырастет, люди что-нибудь придумают и победят смерть, потому что как можно не видеть эти леса, безбрежное звездное небо, не купаться в их теплом, щедром озере?
Вспомнил маму. Стало ее жалко до слез — закопали в сырую землю на сельском кладбище; вспомнил отца, о котором сказали, что погиб за Львов на седьмой или восьмой день войны. Андрей был уверен, что отец уложил не одного фашиста. Он гордился своим отцом, но никто не знал об этом, кроме Филиппа и Сергейки, потому что гордиться таким отцом было опасно. Северин Романович, сердясь на племянника, обзывал его красным бандитом и бурчал, что именно таких, как отец Андрея, должен презирать каждый настоящий украинец, потому что связался с красными и защищал Советскую власть. В глубине души Андрей не верил в гибель отца и ждал его.
Совсем недавно до Андрея дошел слух, уже давно ходивший по селу: мол, Северин сам пустил весть о смерти свояка, чтобы прибрать к рукам хозяйство сестры. Теперь Андрей твердо верил, что отец жив и скоро вернется, даже тайно надеялся, что он среди этих советских разведчиков. Почему бы нет? Ведь кто лучше его ориентируется в здешних лесах? А командование знает, кого посылать в разведку. Эта мысль тревожила, волновала Андрея, хотелось куда-то бежать, что-то делать.
Где же Филипп? Неужели сцапали бандеровцы? Андрей представил, как коршуновцы тянут товарища к полуразрушенному хлеву, оставшемуся на территории сожженного лесничества, и тревожно вздохнул.