Жестокий спрос
Шрифт:
— А шофер, Николай Гуменников, говорит, что это вы его посылали? — вцепился в Семена Анисимовича колючими глазами мужик из милиции.
— Я? Ну уж, дорогой товарищ, от своих грехов не отказываюсь, но и чужие мне не нужны. Он теперь наговорит… только слушай.
— Гуменников показывает, что это может подтвердить вся, бригада.
— За людей я не буду толковать. Спросите у них, и пусть они вам скажут.
— А он дело говорит, — поддержал один из совхозных начальников. — Собрать их и спросить. Что тут неясного?
И в тот же вечер собрали бригаду. Как милицейский ни крутил, как ни вывертывал, десять мужиков,
— Не было такого, чтобы Корнешов посылал дровами торговать. Сам Гуменников втихомолку ездил, а теперь свою вину хочет свалить.
Семен Анисимович слушал дружные одинаковые ответы и не жалел того времени, когда ночью обходил одного за другим своих рабочих. Вовремя догадался побеспокоиться.
Говорили, что милицейский ездил еще в алтайские деревни, выспрашивал, кто продавал дрова. Люди показали на Кольку. И шишки на суде тоже посыпались на него. Дали ему два года условно да еще деньги обязали платить за машину.
Колька, вернувшись из суда, выпил, схватил топор и побежал сводить счеты с Корнешовым. А тот, не будь дураком, пригласил председателя сельсовета и сидел с ним дома, закрыв веранду на крепкий крючок. Колька побуянил, перебил стекла, пытался взломать дверь. И снова поехал на суд. На этот раз уже не вернулся. Посадили его и там, в зоне, по слухам, зарезали. Характер у парня сильно уж горячий был.
После этого случая Григорий Фомич не то чтобы стал бояться, но опасался Корнешова. Даже когда был пьяный, не ругал его. Свяжись, а он тебя спровадит вслед за Колькой, кто будет троих ребятишек поднимать. Но в глубине души Семена Анисимовича он ненавидел по-прежнему, может быть, даже еще больше. И тайно надеялся, всегда надеялся, что жизнь, в конце концов, сама разберется с Семкой, поставит ему такую подножку, что он расшибется.
Но годы шли, а жизнь медлила, не подставляла Семену Анисимовичу никакой подножки. По-прежнему ловко и уверенно он пробирался по своей тропинке. Еще несколько раз менялись его должности, но всегда они оказывались нужными. Семен Анисимович не изменял своему правилу, выведенному еще в молодости, — чем больше людей получит от тебя недозволенного, тем в большей безопасности окажешься ты сам. И цепким взглядом ощупывал нынешнюю жизнь, убеждался, что все больше народу живет по такому правилу. Умнеет народишко, думал он, с удивлением замечая, что есть и такие, которые его давно обскакали. Но он им не завидовал. Ему хватало своего. Хватало денег, хватало благополучия в семье и в доме, хватало радости, когда он глядел на подрастающую дочь, хватало уверенности, что он спокойно и без волнений дотянет до того предела, который ему будет отмерен.
Ни Семен Анисимович, ни Григорий Фомич не замечали, что старятся. Они замечали только, как быстро растут и взрослеют их дети. Старшие у Григория Фомича подались в город и там осели. Младший, Иван, после армии остался дома, пошел шоферить в леспромхоз. Светка у Семена Анисимовича закончила в городе техникум по торговой части и вернулась в Касьяновку, товароведом в ОРС. Семен Анисимович, глядя на дочь, радовался. У Светки была его хватка, и скоро она стала понимать отца с полуслова. Не мог предположить только одного, что на дороге у нее встанет Иван Невзоров.
Когда, где успели они снюхаться, никто даже и не заметил. Месяца три походили в кино и на танцы, а вскоре огорошили своих родителей — решили пожениться.
Что
— Папа, люблю я его. И все. Хоть голову сверни.
Семен Анисимович помял, что дочь не переубедить. А потом, внимательно присмотревшись к работящему, немногословному Ивану, пришел к выводу — а какого еще искать? Цены парню не будет, если прибрать к рукам.
В конце лета сыграли свадьбу. Так нежданно-негаданно Григорий Фомич и Семен Анисимович стали сватами. Деваться им было некуда, и оба сделали вид, что вполне уважительно относятся друг к другу.
И вот страшная ночь с дождем, с громом, с нерасслышанным выстрелом из двустволки шестнадцатого калибра.
После смерти сына, в особенности после того дня, когда он сходил к свату в гости, Григорий Фомич долгими ночами перебирал и раскладывал по полочкам свою жизнь и жизнь Семена Анисимовича, пытаясь отыскать в прошлом те ниточки, которые были протянуты к сегодняшней жизни, к Светке и к Ивану, и к его страшной смерти. Он нутром чувствовал, что ниточки существуют, надо только внимательней приглядеться, и тогда их обязательно заметишь.
Григорий Фомич сильно сдал в это лето. Высох, еще больше сгорбился, когда-то кудлатая голова казалась совсем маленькой, потому что волосы побелели и сильно лезли.
Им бы с Анной пришлось совсем туго, если бы не приехал, хоть и с опозданием, не так, как обещал, Серега. Приехал он под вечер, за ужином долго глядел на своих стариков, убитых горем, и, хорошо зная их, понимал, что отвлечь от тяжелых мыслей мать с отцом можно лишь делом. Дело он придумал сразу.
Утром обошел комнаты в доме и объявил, что давно пора заняться ремонтом. Побелить, починить крышу на веранде, да и крыльцо надо менять, совсем подгнило. Покурил, пригладил свою растрепанную бороду и, не дожидаясь согласия, взялся за работу. Анна с Григорием Фомичом переглянулись, засуетились вокруг него. Руки у Сергея золотые, и пилить и тесать — все умеет. Дело двигалось быстро, две недели пролетели, как один день. Ремонт закончили вовремя, перед самым Серегиным отъездом.
Из летней кухни вынесли стол и ужинать сели в ограде, на свежем воздухе. Серега, довольный, что старики хоть немного повеселели, оглаживал бороду, похохатывал, рассказывая смешные истории. И вдруг споткнулся на полуслове, вытянув шею, Анна с Григорием Фомичом тоже повернули головы на скрип калитки. В ограду вошла Светка. Она вошла и остановилась, держась рукой за скобу калитки, не решаясь пройти дальше.
— Света, давай с нами, любушка, давай к столу, — вскинулась с табуретки Анна. — И глаз-то к нам не кажешь.
Светка, опустив голову, все еще накрытую черным платком, медленно прошла к столу и села на свободную табуретку. Она очень изменилась после смерти Ивана, сделалась словно больной. Раньше порывистая, веселая, всегда улыбчивая, теперь Светка ходила медленно, осторожно, будто в потемках, не поднимая головы. Она и за столом сейчас так сидела, с опущенной головой, словно хотела что-то разглядеть на клеенке.
— А мы вот ремонт с Серегой закончили, — сказал вдруг Григорий Фомич, чтобы разорвать нависшее молчание. Сказал и развел руками, не зная, что еще добавить.