Жестокий спрос
Шрифт:
Не знал Григорий, что Зинаида в эту минуту подглядывала за ним, чуть отодвинув занавеску. Прислонившись к косяку, вытирала слезы и долго еще провожала его взглядом, пока он шел по переулку, пока не скрылся за высоким заплотом.
Но далеко Григорий не ушел. Сразу зазвали в гости. Фронтовика — в передний угол, пошла гулянка в гору. Домой он вернулся пьяным.
— Это они, значит, меня похоронили! — распаляя самого себя, выкрикивал Григорий. — Раньше время похоронили! А водку он вчера притащил, откупаться, что ли?!
—
— Со мной никого нет, ни бога, ни черта! Я вам похороню! Я вас самих похороню! Отсиделись тут в тылу, крысы! Я вам наведу дисциплину!
Григорий, нетвердо ступая, двинулся в кладовку.
В кладовке хранилось ружье. Мать истошно закричала, отец хотел было задержать его, но Григорий сильной рукой отодвинул старика в сторону.
Покачиваясь, он подошел к дому Корнешовых, остановился и вскинул ружье.
— Выходи, начальничек! Потолковать надо! Выходи, кому говорю!
В доме звякнула защелка. Больше ни звука.
— Григорий! — пытался вразумить отец, стоя неподалеку.
— Трусишь, заячья твоя душа! На, лови!
Грохнул выстрел. Крупная дробь высекла из дверей щепки.
Старый Анисим плечом к плечу лежал с Семеном под толстым, крепким порогом и бормотал:
— Гришка, поганец, брось баловать, все равно не возьмешь, калибра слабая.
Стрелять еще раз Григорию не дали. Набежали мужики, отобрали ружье. Он рвал пуговицы на звенящей медалями гимнастерке и, задыхаясь, кричал:
— Я там кровью умывался, а он тут… Сволочи, всех из автомата покрррошу… полным диском!
Мужики потихоньку оттащили его, уговорили, успокоили и отправили спать на тот же сеновал. Григорий больше не ерепенился. Лег и с головой накрылся тулупом. Долго ворочался, а сон все не подступал.
Короткая летняя ночь полностью накрыла Касьяновку, затихли вечерние звуки, лежала спокойная, мягкая тишина. И в ней Григорий привычно настороженным слухом сразу различил чьи-то осторожные шаги. Они приблизились к сеновалу, замерли. Григорий скинул с себя тулуп, прислушался. Но около сеновала больше ни шагов, ни звуков не раздавалось. Тогда он открыл легкую, дощатую дверь и выглянул. В неплотных сумерках разглядел худенькую фигурку Зинаиды.
— Зина?!
Она резко выпрямилась, подняла голову вверх, и даже в потемках увидел он, как сверкнули ее неистово черные глаза.
— Прощаться пришла, Григорий.
— Погоди.
Он махом слетел с сеновала, кинулся к ней и остановился, опустив руки.
Зинаида молча смотрела на него, теребила пальцами уголок большой, теплой шали, накинутой на плечи совсем не по летнему времени. И была она прежней, такой, какую он всегда помнил и видел, закрывая глаза. Протянул руку, чтобы положить ей на плечо, но Зинаида дернулась, испуганно отскочила.
— Не надо, Гриша.
— Как же так получилось, Зина?
— Получилось, Гриша,
— Подожди, ты уходи от Семки, уедем куда-нибудь.
Зинаида покачала головой, усмехнулась.
— В обратную сторону, Гриша, только раки пятятся. Зла на меня не держи, если можешь. И с Семеном не связывайся, я его узнала, он любого перехитрит. Не связывайся с ним, он все может сделать.
Она повернулась и побежала. У открытой калитки остановилась, еще раз оглянулась.
— Прощай, Гриша, прости меня!
— Погоди, погоди, Зинаида!
Но ее и след простыл. Тишина стояла в переулке. Короткая летняя ночь, недолго помаячив темнотой, светлела.
Стрельба по корнешовской избе даром не прошла. Через несколько дней из райцентра приехал милиционер.
— Давай собирайся, — хмуро сказал он Григорию, отводя взгляд от его груди, увешанной медалями. — В район велено доставить.
— Да что ты, родимый! — взмолился старик Невзоров. — Он же дома-то побыть не успел! Да мы бы тут по-суседски разобрались.
— Ничего не знаю, мое дело маленькое — приказано.
Григорий спорить не стал. Собрался, поехал. По дороге они с хмурым милиционером разговорились, и оказалось, что воевали на одном и том же фронте. Слово за слово, Григорий выложил всю историю. Милиционер посопел, что-то про себя соображая, потом сказал:
— Ты там пыль не поднимай. Покайся, ну, мол, хватил лишку на радостях, больше не буду. Этот Корнешов в районе… Да ладно… Понял, что делать надо?
Пыль Григорий поднимать не стал. Его подержали сутки в каталажке и отпустили домой.
Дома его встретила новость, о которой судила вся Касьяновка, — у Семена Корнешова сбежала жена. Как сквозь землю провалилась. Семен ездил в райцентр, но ничего не разузнал, подступался к матери Зинаиды, но старуха лишь разводила руками.
— Не знаю, родимый, не знаю, ни словечка не сказала. Да как же это я одна осталась, помру и поплакать некому.
Хитрила старая. Скоро и сама потихоньку смоталась из деревни, говорили, что в город, где устроилась на житье Зинаида. Но это уже потом стало известно. А в тот день, ничего не добившись от старухи, Семен выматерился и ушел, так хлопнув дверью, что с косяка посыпалась на пол известка. И прямым ходом — в невзоровский дом.
Григорий подновлял крыльцо. Заголившись до пояса, с удовольствием обтесывал толстую плаху.
— Бог в помощь, Гриша.
Тот не ответил, только злее и чаще замахал топором.
— Ох, какие мы сердитые, разговаривать не желаем. А на сердитых, Гриша, воду возят. Знаешь такое?
Григорий с маху воткнул топор в чурку, отбросил в сторону плаху и выпрямился.
— Тебе чего надо? Ты чего приперся?
Семен неторопливо подобрал плаху, положил ее на чурку, сбросив топор, удобно сел, похлопал себя по карманам, достал папиросы и спички, закурил.