Жестокий век
Шрифт:
Хо с поклоном подал хану Тогорилу тушь и кисточку.
– Поставь свой знак.
Хан был смущен. Поводив пальцами по строкам, он выбрал самый простой знак и начал перерисовывать его внизу. Пользуясь этим, Тэмуджин шепнул склонившемуся Хо:
– Я узнал тебя.
– Дай об этом знать моим господам. – И громче: – Ты тоже должен подписать бумагу.
– Скажи им: я этого делать не стану. Я чту хана Тогорила как своего отца и не смею ставить свой знак рядом с ним. Его знак – это и мой знак. И я слишком маленький человек, чтобы показывать
Тогорил покосился на него:
– Боишься?
– Боюсь, хан-отец. Полагаюсь на тебя, на твою мудрость. Сделай так, чтобы я не чертил этой кисточкой.
– Ох, и лукав ты! Ну да ладно.
Ссылаясь на степные обычаи, хан Тогорил сумел убедить, чэнсяна и сановника, что подпись Тэмуджина рядом с его подписью стоять не может. Они согласились – с досадой и неохотой.
– Спасибо, хан-отец, ты взял на себя мою половину груза. Разве я когда-нибудь забуду это!
– Поговорим позднее…
– Хорошо. Хан-отец, посмотри на этого переводчика. Вспомни слугу-китайчонка, который был у моего отца.
– Не помню.
– Но это он. Мы узнали друг друга.
Они переговаривались вполголоса. Так же вполголоса Хо что-то переводил сановнику.
– Сказать им о тебе? – спросил Тэмуджин у Хо.
– Скажи.
– Переведи: когда я был маленьким ребенком и плохо держался на ногах, падал, мой расшибленный нос и мои слезы вытирал добрый мальчик. Это ты, Хо. Твоя сестра Хоахчин жива и здорова и часто вспоминает тебя. Можешь говорить им иначе. Как будет для тебя лучше, так и говори.
Чэнсян и сановник умело изобразили на лицах удивление. Потом сановник жестко сказал:
– Его сестра – подданная императора. Зачем ты держишь ее у себя? Без особого на то позволения этого делать никак нельзя.
– Передай ему, что Хоахчин я не держу. Но разве женщина может проделать одна далекий и опасный путь на свою родину?
– Сердце нашего императора скорбит о каждом подданном. Его сестра должна обрести радость свидания с землей предков. Он поедет с тобой, затем вместе с сестрой переправишь его к вану Тогорилу. Ты, ван, доставишь до кочевий онгутов. А от них до срединной столицы они доберутся сами.
Глава 11
С большой радостью покинул Тэмуджин стан чэнсяна. Все там было чужое, малопонятное и, это он чуял нутром, враждебное. Тогорил думал несколько иначе. Люди Алтан-хана не враждебны, а насторожены предательством татар, из-за них не верят теперь никому. Надо стараться рассеять их предубеждения, не выказывать гордости, как это делал Тэмуджин. Хан не скрывал, что доволен титулом вана. Для него это щит против найман, пригревших мятежного брата Эрхэ-Хара. Тэмуджину было не совсем ясно, как можно защититься титулом, хотя бы и жалованным Алтан-ханом. Вот ему свое ханское достоинство, наоборот, приходится все время защищать и отстаивать… И Тэмуджину очень не хотелось, чтобы Тогорила называли ваном – принижалось ханское достоинство. Он нашел хороший
Нагнав захваченные у татар обозы, стада и табуны, они разделили всю добычу на две части, устроили прощальный пир и разошлись. Ван-хан направился к своим кочевьям, Тэмуджин – к своим.
Проводив Тогорила, Тэмуджин велел позвать Хо. Поехали рядом. Слева, справа двигались повозки, шли пленные, тянулись табуны и стада. Разноголосый гул, горькая пыль, запах пота заполнили всю степь – от края до края.
– Видишь, Хо, все это – мое! Такой добычи не брал, наверное, и мой отец.
– Но он и не водил дружбу с Алтан-ханом…
Невозможно было понять, похвала это или осуждение. В седле Хо сидел неловко, стремена были слишком коротки, ноги углом сгибались в коленях, поводья держал в обеих руках. Так даже женщины не ездят.
– Отпусти ремни стремян и не держи руки так, будто в них фарфоровое блюдо с вашей травяной едой! Забыл, как надо сидеть на коне? Забыл и все другое?
– Ездить на коне отвык. Но ничего не забыл. Мне всегда хотелось повидать эти степи. И сестру, и твою мать, и тебя.
– Ты, кажется, стал большим человеком?
– Нет, не стал я большим человеком, хан Тэмуджин.
– Почему же такие люди заботятся о твоей сестре?
– Я еду не только за сестрой. – Лицо Хо потускнело. – Я должен смотреть, слушать, запоминать. Для того поеду от тебя к хану Тогорилу, потом и к онгутам.
– Как ты осмелился? – Тэмуджин вцепился в его плечо, резко дернул, поворачивая к себе.
– Я подневольный человек, хан Тэмуджин. – Хо печально вздохнул. – Но я не враг тебе. С моего языка не сойдет ни слова, вредного для вас.
– А если ты врешь? Почему я должен верить тебе?
– Я мог бы молчать, и ты бы ничего не узнал.
Что верно, то верно. Никогда бы он не подумал, что простодушный Хо может быть глазами и ушами Алтан-хана!
– Кто твой господин? Чэнсян?
– Нет. Другой.
– Жирный? Кто он?
– Князь Юнь-цзы, наследник императора.
– Ого! Наследник? Почему же он не открыл своего имени?
– Будущему императору непристойно общаться с варварами.
– Ты скажи! Будущий император… То-то, я смотрю, его лицо излучает свет, как гнилушки в темноте.
Расспрашивая Хо, он узнал много такого, что удивило больше, чем повозка, указывающая на юг. Было трудно постигнуть умом многолюдие, богатство этой страны и величие власти Алтан-хана, умеющего подчинить своей воле столько умных сановников, могучих военачальников. Для этого Алтан-хану надо быть мудрее самого мудрого, сильнее самого сильного из своих людей. Что же это за человек? Может, он и в самом деле сын неба? Но князь Юнь-цзы – наследник… А что в нем особенного? Ничего! Как же понимать это? Уж не дурачит ли его Хо?