Жестокий век
Шрифт:
– А-а… – неопределенно протянул Тэмуджин. – На Коксу-Сабрака пошлю Боорчу и Мухали. Но врагом Ван-хану я не буду! – Он протестующе двинул рукой.
По тонким губам шамана скользнула усмешка.
– Оставайся его верным сыном. Вас трое у Ван-хана – ты, Джамуха да Нилха-Сангун. А наследником будет кто-то один.
– Теб-тэнгри, в тебе сидит демон!
– Мне с небесного соизволения открыты тайны человеческой души.
Говорить с шаманом, как всегда, было трудно. Будто он и вправду проникал в глубины души и видел там то, что было скрыто не только от
Глава 8
Мороз заставил Джамуху сойти с коня. Спешились и нукеры. Сухой снег звучно скрипел под подошвами гутул, и стылый воздух отзывался звоном.
Джамуха был в тяжелой шубе и в теплой беличьей шапке. От дыхания на воротнике пушился мягкий иней. Иней оседал и на бровях, на ресницах. Холод и немота пустынной степи угнетали Джамуху. С сожалением вспоминал тепло очага своей юрты, заботливую Уржэнэ. Зимняя пора, пора спокойного отдыха и веселой охоты, превратилась для него в пору труда. После того как провалился хитроумный замысел убрать Тэмуджина, он понял, что бездействие гибельно. До тех пор пока жив анда, ни один из нойонов не может чувствовать себя в безопасности. Была редкая возможность уничтожить его руками Коксу-Сабрака, казалось, никто не отвратит его гибели, но, видно, духи зла в сговоре с ним – увернулся от смертельного удара. Мало того, что увернулся, – извлек из всего этого великую выгоду.
Коксу-Сабрак тогда захватил почти половину улуса Ван-хана, в его руки даже попали жена и дети Нилха-Сангуна. Собрав людей, каких только было возможно, Ван-хан решил дать последнее сражение. Но исход битвы был предопределен, и все знали это. Хан стал в строй простых воинов и поклялся умереть вместе с ними.
Найманы легко опрокинули их и погнали по лощине. И тут случилось то, чего никто не ожидал. На Коксу-Сабрака, уже торжествующего окончательную победу, обрушились воины Тэмуджина. Они не дали найманам ни перестроиться, ни развернуться, били в спину стрелами, кололи копьями, рубили мечами…
Боорчу и Мухали отняли пленных, стада, юрты, повозки и все это преподнесли Ван-хану как подарок. А разбитый Коксу-Сабрак снова едва успел уйти.
Ван-хан прослезился от радости. Он плакал как старая баба и клял себя за легковерие, толкнувшее на отступничество. Успокоившись, приказал из-под земли достать «наймана», оклеветавшего Тэмуджина. Опасаясь, что обман может открыться, Джамуха велел удавить Хунана, бросить труп в реку.
Тайна осталась нераскрытой. Но Ван-хан и без этого охладел к нему. Может быть, что-то все-таки заподозрил.
И это не все. Слава об уме, храбрости непобедимого Тэмуджина, умножаемая молвой, облетала степь. И вновь к нему из всех улусов повалили люди – лихие удальцы, чтобы использовать свое единственное достояние – отвагу; владельцы стад, чтобы под его сильной рукой спокойно умножать богатство; обиженные, чтобы обрести защитника. Теперь к анде люди шли не только из куреней и айлов тайчиутов, но и многих других племен: салджиутов, хатакинов, дорбэнов, хунгиратов, куруласов… Его силы росли, увеличивались, теперь уже ни одно племя не сумело
Нойоны всполошились. Джамуха как мог, подогревал страсти, запугивал грядущими бедами. Но мало чего добился. Сильнее страха перед Тэмуджином оказалась неодолимая гордыня. Нойоны соглашались свести свои силы, не отказывались и от драки с андой, но никто не хотел никому подчиняться, все подозревали друг друга в скрытом стремлении под шумок возвыситься над другими.
Измучившись, изуверившись, Джамуха обратил свой взор на улус Таргутай-Кирилтуха. Старый враг Тэмуджина, возможно, окажется дальновиднее других. Джамуха направился к нему.
Стерев ладонью с бровей и ресниц иней, он сел на коня. Двадцать нукеров тоже вскочили в седла. Передохнувшие кони пошли быстрой рысью.
В курень приехали под вечер. В мглистое небо поднимались столбы дыма, суля желанное тепло и горячую пищу. Утоптанный снег прозвенел под копытами, как лед, прокаленный морозом.
В просторной юрте Таргутай-Кирилтуха горел огонь, камни очага раскалились докрасна. И только тут Джамуха почувствовал, как он промерз, устал и как голоден. Таргутай-Кирилтух встретил его без всякого радушия.
Зажиревший, с мягким подбородком, свисающим на засаленный воротник шелкового халата, и заплывшими угрюмыми глазами, он чуть шевельнулся, будто хотел встать, что-то пробормотал, и Джамухе пришлось, не дожидаясь приглашения, раздеваться, без зова идти к этому бурдюку с жиром и гнуть в поклоне спину. Рядом с Таргутай-Кирилтухом сидел его сын Улдай, тоже упитанный, почти как отец, Аучу-багатур и два молодых воина, позднее Джамуха узнал – сыновья Тохто-беки, Хуту и Тогус-беки. Джамуха сел спиной к очагу, вбирал тепло, обдумывал предстоящий разговор, предчувствуя, что он будет нелегким. Его ни о чем не спрашивали, молча рассматривали: Таргутай-Кирилтух и его сын – равнодушно, Аучу-багатур – с откровенной неприязнью, сыновья Тохто-беки – с любопытством. Молчание начинало тяготить, и он задал обычный вопрос:
– Благополучно ли зимует ваш скот?
– Благополучно, – буркнул Таргутай-Кирилтух.
– Иное дело, кажется, у тебя, а? – спросил Аучу-багатур.
– Почему так думаешь?
– Ну, как же… У кого благополучны стада и достаток пищи, тот сидит дома.
– Ты всегда был очень догадливым, Аучу-багатур. Но на этот раз ошибаешься. Не забота о пище гонит меня по зимней степи. Пока что у меня есть и еда и питье. Только скоро, может случиться, ничего этого не будет. И у меня, и у вас.
Таргутай-Кирилтух приподнял тяжелые веки, во взгляде появился интерес.
– Не мор ли идет по степи?
– Не мор. Много хуже. Хан Тэмуджин набивает колчан стрелами.
– Раньше людей пугали духами зла, теперь Тэмуджином, – буркнул Таргутай-Кирилтух.
– Он страшный человек!
– Что он за человек, мы знаем не хуже тебя, – сказал Аучу-багатур.
– Не думаю… Он еще не показал себя. Но покажет, и скоро. Всем нам надо быть заодно. Только так мы остановим Тэмуджина и отобьем у него охоту подминать под себя слабых.