Жестокое милосердие
Шрифт:
Я скорбно киваю, глядя ей в глаза. Человек, заботам которого вверил Анну покойный отец, только что самым подлым образом ее бросил. У нее вырывается долгий судорожный вздох, а потом она спрашивает:
— Как это скажется на нашем положении?
Крунар и Дюнуа обмениваются безнадежными взглядами.
— Мало хорошего, — отвечает наконец Дюнуа. — Рье — маршал, то есть командующий войсками. Трудно будет поднять баронов на битву против него. Если маршал Рье и д'Альбрэ объединят силы, нам останется разве что окопаться здесь и готовиться к осаде.
Герцогиня встревоженно
— И больше никакого выхода? — спрашивает она.
— Боюсь, ваша светлость, дело обстоит именно так, — отвечает канцлер, и, хотя он лишь соглашается с Дюнуа, я ловлю себя на том, что все равно не верю ему. — Как сказал капитан, Рье — наш командующий. Кто же из баронов пойдет против него? Если уж на то пошло, без его помощи мы их ни на какую войну не сподвигнем.
— А как насчет барона де Вароха? — Все поворачиваются ко мне, и я запоздало понимаю, что произнесла эти слова вслух. Делать нечего, я продолжаю: — Вы забыли, как во дни Безумной войны он мчался по стране, поднимая народ против французских захватчиков? Почему бы ему не проделать это опять?
Канцлер Крунар пренебрежительно отмахивается:
— С одними крестьянами от французов не отобьешься, сударыня.
— Вообще-то да, — задумчиво произносит капитан Дюнуа. — Но быть может, крестьяне с вилами смогут сдержать нашествие, пока не подойдет помощь.
— Какая помощь? — тотчас спрашивает Крунар.
Тут-то я понимаю, что Дюваль — умница Дюваль! — ни единой живой душе не говорил о приготовлениях, которыми был занят.
— Пока мы тут разговариваем, — отвечает герцогиня, — полторы тысячи солдат спешат сюда из Испании и еще столько же — из Наварры.
Крунар изумлен и смущен, но прячет это за насмешливым тоном:
— Это капля в море.
— Вместе с крестьянством, — замечает Дюнуа, — может и хватить.
Личико герцогини озаряется надеждой:
— Это вправду может сработать?
— Ставка рискованная, ваша светлость, но чем черт не шутит, — отвечает ей Дюнуа.
Крунар качает головой:
— Боюсь, ваша светлость, это лишь беспочвенные мечты.
Подозрения переполняют меня, хочется крикнуть: берегитесь! Что бы ни посоветовал канцлер, делайте противоположное!.. Возможно, я так и поступила бы, но герцогиня приходит на выручку. Она прижимает ладони к вискам, словно у нее болит голова.
— Довольно, — говорит она. — Я все обдумаю, и завтра поутру мы встретимся снова.
Мы уже направляемся к выходу из солярия, когда герцогиня ловит мой взгляд. Я едва заметно киваю, показывая тем самым, что до тех пор намерена все обсудить с Дювалем.
Вечером я вышагиваю по комнате, ломая голову в поисках малейших щелок и трещинок в непреодолимых стенах, грозящих сомкнуться кругом герцогини и запереть ее, как узницу в подземелье. И не нахожу ни одной — то ли их вовсе нет, то ли у меня ума не хватает. А сегодняшняя встреча со всей ясностью показала, что и прочие советники герцогини не способны, скажем так, выскочить из наезженной колеи и проложить неожиданный путь к спасению.
Наконец позади скрипит тайная
— Господин мой! — Я устремляюсь навстречу, боясь, что он вот сейчас рухнет на пол. — Как ты?
— Милая Исмэй… я в порядке, — бормочет он и отмахивается слишком широким движением, точно пьяный, потом спотыкается.
Я подхватываю Дюваля и помогаю сесть в кресло. Меня терзает тревога. Ему явно хуже, а это может означать только одно: он получил еще яду. Если ничего не предпринять, Дюваль обречен.
Немного отдышавшись, он наклоняется вперед и закрывает лицо ладонями:
— Голова кружится.
— Это яд, господин мой.
Он поднимает глаза и смотрит так беспомощно, что сердце мое готово остановиться.
— Яд?..
О Мортейн премудрый и всеблагой, только не это! Только не его память! Я сажусь на пол, обнимаю его колени и приближаю свое лицо к его лицу:
— Ты помнишь, о чем мы говорили вчера вечером? Тебя отравили.
Он хватается за мои руки, как утопающий за соломинку. Словно бы надеется, что я сумею вывести его из мрака безумия обратно к свету. Его лицо проясняется — он вспомнил! — и у меня вырывается вздох облегчения.
— Помнишь, о чем еще мы говорили?
Он сжимает мои руки:
— Да! Конечно, я помню!
Я придвигаю поднос:
— Ты, наверное, голоден? Тебе необходимо поесть!
Он отталкивает пищу:
— Не хочется.
Я настаиваю:
— Мало ли чего тебе не хочется, господин мой! Твоему телу и разуму необходима пища. Ты должен быть сильным, чтобы бороться с отравой.
Дюваль в самом деле осунулся и отощал за время своей отсидки в тайных ходах. Чтобы отвязаться от меня, он берет чашку теплого бульона и мнет в руках кусок сыра. Я отказываюсь сообщать ему новости, пока он все не съест: сильно подозреваю, что они могут лишить его последнего аппетита.
Но когда с ужином покончено, приходится все ему выложить.
— Есть новости, господин мой, и сплошь скверные. — (Дюваль откидывается в кресле, словно готовясь к тяжкому удару.) — Маршал Рье и д'Альбрэ заняли Нант.
— Заняли?..
Я киваю и пересказываю ему записку Сибеллы. В ярости и отчаянии он вскакивает с кресла, но тут же едва не валится на пол и хмуро смотрит на свои ноги, ставшие непослушными.
— И к чему же склоняется Тайный совет? — спрашивает он.
— Дюнуа и Крунар полагают, что нам следует запереть городские ворота и приготовиться к осаде.
— Это ошибка, — говорит он. — Долгой осады Геранду не выдержать.
— Дюнуа надеется на своевременное прибытие помощи из Испании и Наварры.
Он очень долго молчит, потом шепчет:
— Исмэй… мне так жаль.
Я отвечаю со всей твердостью:
— Жалеть не о чем, господин мой. Ты шел своим путем и был прав. Я ни в чем тебя не виню! Но… есть и еще кое-что. Я почти уверена, что это Крунар все время тайком работал против герцогини. Думаю, ему нельзя доверять.
Дюваль смотрит на меня так, словно это я балансирую на грани безумия, а не он.