Жестокое море
Шрифт:
— Так вот, — начал Локкарт, — я потратил большую часть дня на выписки из вахтенного журнала. Знаете ли вы, что завтрашний наш конвой — тридцатый и что мы находились в море 490 дней, почти полтора года?
— Вот не знал-то, — произнес Морель. — Теперь буду знать. Расскажи еще что-нибудь.
Локкарт поглядел на листок бумаги.
— Мы прошли под парами 98 тысяч морских миль и спасли 640 погибших в море.
— А сколько похоронили? — спросил Ферраби.
— Я опустил это… Каждый из нас отстоял около тысячи вахт…
— И за все это время мы потопили одну-единственную лодку, — прервал его Морель. — Ты что, хочешь разочаровать
— А завтра мы отправляемся в еще один конвой. А потом еще. И еще, и еще… Интересно, отчего мы в конце концов умрем?
— От торпеды, — ответил Бейкер.
— От старости, — ответил Феррабп.
— От скверных продуктов, — ответил Локкарт.
— Ни от того, ни от другого, ни от третьего, — сказал Морель, зевая. — В один прекрасный день нам скажут, что война закончилась, и мы можем отправляться по домам. И тогда мы умрем от удивления.
— Не очень скверная смерть, — улыбнулся Локкарт.
— Да, совсем неплохая, — кивнул Морель. — Но я не уверен, что это произойдет завтра.
Команда корвета за три года оставалась постоянной. Эриксон вспомнил, как продвинулись по служебной лестнице члены его морской семьи: старшие матросы Филиппс и Карслейк стали старшинами, а Уэйнкрайт — старшим торпедистом. Они сделали «Компас роуз» лучшим кораблем соединения. «Вайперос» поручал им выполнение самых особых и сложных операций.
Жизнь на корветах требовала полной отдачи. Эриксон до сих пор удивлялся: ведь большая часть экипажа, в котором произошли столь разительные перемены, непрофессионалы. Они пришли на флот добровольцами или были призваны, оставив свои специальности, не имеющие даже намека на морское призвание.
У себя в каюте Эриксон прислушивался к привычным звукам на борту. Он слышал боцманскую дудку, подающую команду на построение. Слышал, как матросы бегали по палубе, закрепляя снасти, поднимая кранцы и убирая концы, отданные с причала. Раздался свисток еще одной дудки и голос боцмана:
— Проверка сигналов тревоги, проверка сигналов тревоги.
Зазвенели звонки. Их трели раздавались целую минуту по всему кораблю. Заработала машина Уоттса. От ее оборотов зазвенели стекла. Рулевая машина переложила перо руля с борта на борт. Прямо над головой Эриксона раздался звонок телеграфа, и ему слабо ответил звонок в машинном отделении. Затем прозвучал последний свисток боцманской дудки.
— По местам стоять! С якоря сниматься! Баковые — на бак, ютовые — на ют!!
В дверях каюты, держа фуражку под мышкой, появился Локкарт и отрапортовал:
— К отходу готовы, сэр!
Эриксон взял бинокль с полки над койкой, застегнул дождевик и пошел на мостик.
В устье реки возле плавучего маяка выстраивался конвой. В нем было сорок четыре судна. Все разные. Начиная от танкера водоизмещением в десять тысяч тонн и заканчивая какой-то развалюхой, которая была похожа на самый старый в мире рефрижератор. Еще шесть судов присоединятся к конвою в районе острова Мэн. И еще восемь — в устье Клайда. Бейкер, проверяя названия судов ливерпульского отряда по списку конвоя, уже в который раз удивлялся трудностям, встающим перед организаторами походов. Таких конвоев одновременно могло быть в море с десяток. И состояли они из пятисот судов. Эти суда должны прийти из множества портов, разбросанных по всему побережью Англии. Нужно их разгрузить вовремя, несмотря на трудности с железнодорожным
И все же суда всегда оказывались на месте… Бейкер, ставя галочки в списке и слушая Уэлльса, который выкрикивал названия судов, праздно раздумывал, кто всем этим управляет: супермен-одиночка, какая-то машина или же сотни гражданских служащих, одновременно звонящие друг другу по телефону. Слава Богу, это не его забота. С него хватало и своей собственной.
Конвой шел на север мимо побережья Шотландии между островами Льюис и Великобританией. Через неспокойные воды проливов. А затем повернул на запад, мимо мыса Рот, в открытое море.
Они шли мимо острова Мэн. Мимо Ирландии. Мимо шотландских предгорий. Здесь к ним присоединился бристольский отряд. А потом клайдский. Прошли сутки. Они шли на север под прикрытием берега. Слово «прикрытие» в данном случае значило немного, коль дело касалось проливов. Узкий проход между Сторнауэем и шотландским побережьем — самая беспокойная зона с изменчивыми течениями, резкими перепадами глубин, а в северной части — с атлантической зыбью, которая поднимает болтанку независимо от прилива или отлива. В этом месте корабли никогда не знали покоя, а матросам никогда не было отдыха. «Компас роуз» шел за конвоем мимо самого красивого в мире места. Мимо беленьких коттеджей в глубине заливов. Мимо царственно пурпурных гор, вершины которых были покрыты зимним снегом.
И наконец, корвет «Компас роуз» повернул на запад, в самое сердце Атлантики. Перед наступлением темноты налетел шквал дождя.
Да, они снова отправлялись в поход. Они снова брались за старое дело. Снова встречались лицом к лицу с прежними задачами. Снова готовы были преодолеть все привычные трудности.
Когда конвой подошел к Исландии, «Компас роуз» отвел четыре судна в Рейкьявик. Теперь корвет торопился догнать конвой. Вахтенные на палубе, топая от холода ногами, равнодушно смотрели на этот странный остров. На нем было много снега, черные утесы, белые горы и широкий ледник, сползавший к урезу воды. Суровый. Холодный. Негостеприимный.
В четыре часа Эриксон поднялся на мостик, определил место и приказал механикам увеличить ход. Они отклонились от курса, но командир рассчитывал догнать конвой к полуночи.
С наступлением темноты стало еще холоднее…
Торпеда угодила в «Компас роуз», когда он шел полным ходом. Корпус потряс страшный взрыв, лязг разорванного металла и рев врывающегося в пробоину моря. Шквал жара от взорванного полубака ударил по мостику. Корвет резко швырнуло с курса. Дернувшись, он остановился, словно собака с разбитой мордой. Нос корабля полностью разворотило. Корма стала задираться в воздух, еще до полной остановки корабля.