Жестокое море
Шрифт:
— Да, — подумал он, — второй офицер оперативного отдела».
— Отправьте это, пожалуйста, ко мне, — сказала девушка, положила трубку, записала что-то в блокнот, лежавший перед ней, вновь подняла взгляд и произнесла: — Да?
— Если это не против правил, — неуверенно начал Локкарт, — я бы хотел взглянуть на карту боевых действий западных подходов.
— Вряд ли я могу позволить вам это, — ответила она. — Эти данные секретны. — Лицо ее оставалось холодно-безразличным. Видать, к ней многие заходят под этим глупым предлогом.
— Мне это известно, — ответил Локкарт, — но, видите ли… Я участвовал во всех операциях в течение трех
Серые глаза в упор смотрели на него.
— С какого вы корабля? — спросила она через секунду.
— С «Салташа».
— Ах да, новый фрегат, — она мягко улыбнулась. Локкарт даже задрожал. «Господи, я не видел ничего подобного уже целую вечность, — подумал он. — А потом, черт побери… Конечно, этому найдется объяснение». И он вновь услышал ее голос: — Нет ли у вас на борту молодого человека по имени Гэвин Хольт?
— Да, есть. Наш гардемарин. Он передавал вам привет.
— Передайте и ему… — Она продолжала дружески; — Кто ваш командир? Или это вы и есть?
— Нет, капитан третьего ранга Эриксон.
— Тогда, — взгляд ее остановился на двух золотых нашивках его рукава, — вы старший помощник?
— Да, — кивнул он.
— Вам это не кажется странным? — Лицо ее на секунду нахмурилось. — Почему вы сами не командуете кораблем?
— Потому что захотел остаться с Эриксоном, — несколько вызывающе ответил Локкарт.
— Вы что же, боитесь самостоятельности? — брови ее удивленно взметнулись вверх.
Локкарт вдруг покраснел. «Ладно, хватит», — подумал он.
— Если б я боялся быть командиром, то никогда в жизни не признался бы в этом вам.
На лице девушки появилась улыбка. Теперь улыбались и глаза, откровенно притягивавшие его взгляд.
— Извините, — сказала она после недолгого молчания. Голос был тихий и веселый. — На самом деле, прошу прощения… Слушайте, если бы вы работали здесь, где так много молодых людей и так много неуклюжих интриг, попыток получить звание повыше и при этом поменьше работать, вы бы и сами стали несколько подозрительны.
— Увы, у меня все не так, — ответил Локкарт.
— Я в этом уверена, потому что вспомнила, кто вы такой. Вы вместе с Эриксоном были на «Компас роуз», не так ли?
— Да. Откуда вы знаете? — спросил Локкарт.
— Кто-то здесь говорил об этом вчера вечером… И вы потопили лодку. Мне еще раз извиниться?
— Нет-нет, ни в коем случае… Но это хоть как-нибудь повысило мои шансы увидеть карты и услышать новости?
— Это гарантировано, — с готовностью кивнула она. — Что вам рассказать?
Они говорили о делах целых десять минут. Из этого разговора Локкарт вынес несколько сумбурное представление о том, что дела в Атлантике понемногу улучшаются после тяжелых недель Рождества, что второй офицер Хэллэм занимает должность вот уже четыре месяца и что глаза офицера скорее темно-серые.
— Полагаю, вы очень заняты приемкой корабля, — вскоре сказала она, и Локкарт принял намек безоговорочно. Такая уж это девушка.
И все же прощание Локкарта было слегка омрачено. Когда он уже выходил, в комнату заглянул молодой флотский лейтенант и спросил:
— Обедаем вместе, Джули?
— Да, Эдвард, минут через пять… — улыбнулась она в ответ.
«Джулии, — думал Локкарт, шагая вдоль мрачного коридора, — прекрасное имя!» Пройдя еще несколько шагов, он решил, что ему никогда особенно не нравилось имя Эдвард.
Конечно,
Иногда офицеры развивали такую бурную деятельность, что от нее нельзя было укрыться ни в одном уголке корабля. Наибольшая доля шума и беготни, несомненно, устраивалась Аллингэмом, который горячо взялся за дело, пытаясь передать своим артиллеристам хотя бы часть той подготовки и дисциплины, которую только что сам получил в Уэйл-Айленде. Его австралийский акцент слышался в любое время суток в любом закоулке верхней палубы. Его расчеты занимались упражнениями по заряжанию и стрельбе из орудий; сначала раздавалась серия резких громких команд, затем механический лязг замков и подъемников, затем новый поток слов, обычно недовольных или угрожающих. Был в деятельности Аллингэма какой-то смак, какой-то вкус к делу, который быстро создал ему популярность среди команды, несмотря на грубые методы. Слова, употребляемые им, могли бы в устах Беннета звучать очень неприятно, но у Аллингэма они не вызывали недовольства. Аллингэм оказался исполнительным и толковым специалистом, и был всегда в состоянии все необходимое сделать сам. Так что люди шли за ним без промедления.
Деятельность же лейтенанта Винсента, отвечавшего за расчеты глубинных бомб, была совсем иной, чем методы Аллингэма. Отслужив на корветах три года, Винсент неплохо знал свою работу, но очень нерешительно отдавал приказания. Его практические занятия напоминали работу молоденькой гувернантки, единственным действенным способом для которой является обращение к доброй воле ребенка:
— Боюсь, что сейчас получилось не очень хорошо, — говорил Винсент. — В следующий раз постарайтесь сделать немного быстрее.
А в это время, совсем рядом, гремел Аллингэм:
— Если вы, ребята, хотите разбить мое сердце, разгуливая по палубе, как стадо старых шлюх на пикнике, то вам придется сшаркать башмаки до самой задницы. А ну-ка вкалывайте!
Только будущее могло решить, который из двух методов более эффективен… Джонсон же избрал средний путь. Его часто встречали на верхней палубе, молчаливого и целеустремленного, сопровождаемого толпой грязнющих и серьезных кочегаров. Они занимались погрузкой необходимых машинному отделению запасов. Иногда Джонсон останавливался послушать Аллингэма, иногда наблюдал за Винсентом. Он обычно хмурился, поворачивался к своим странным спутникам и говорил что-то неразборчивое. И они собирались вокруг того, что предстояло оттащить вниз — бочку краски, набор запчастей, — и занимались делом, ни на кого не обращая внимания.