Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио
Шрифт:
— Конечно, карусель — это понятие, которое подходит скорее для ярмарки в селении Крусиналло, чем для Вены.
Ассамблея единодушно решает отвергнуть послание и требует нового — на немецком языке.
— Почему на немецком? — удивляется главарь бандитов, показывая барону ответ.
— Очевидно, директор моего венского банка, а именно он должен выплатить деньги наличными, хочет быть уверен, что правильно понял меня.
— Ну так пишите!
— А ручка?
— Вот же она!
— Нет, извините, этой ручкой я писал
Ансельмо повинуется, и барон пишет по-немецки:
«ЛЮБЕЗНЫЕ ГОСПОДА!
ЭТИМ ПИСЬМОМ ПРИКАЗЫВАЮ, ЧТОБЫ ИЗ ВСЕХ МОИХ БАНКОВ НЕМЕДЛЕННО УВОЛИЛИ ВСЕХ СЛУЖАЩИХ, КОТОРЫЕ НЕ УМЕЮТ ТАНЦЕВАТЬ ТАНГО. ЛАМБЕРТО».
— При чём тут танго? — спрашивает главарь «Двадцати четырёх Л», указывая на единственное в письме слово, которое ему удалось понять.
— Это шифр. Означает — миллиард. Не думаете же вы, что я стану писать о деньгах в открытую. А если эта записка попадёт в руки шпиону?
— Более чем справедливо, — сочувственно соглашается главарь.
Послание доставляют по назначению. Двадцать четыре генеральных директора громко читают его вслух, и начинается обсуждение.
— Опять то же самое — почерк несомненно барона Ламберто. И подпись его. Могу доказать. — Говорящий демонстрирует почтовую открытку, которую барон прислал ему в прошлом году из Майами, штат Флорида.
Открытка переходит из рук в руки. Все рассматривают её и сверяют подпись на ней с той, что на записке.
— Стиль, однако, выявляет характер весьма отличный от знакомого нам.
— Это верно. Синьор барон не любит танго.
— Возможно, не любит теперь, потому что ему девяносто четыре года, а в молодости, может быть, и любил.
— Исключено. Синьор барон с незапамятных времён всегда любил только активный баланс, проценты с доходов, чековые книжки и золотые слитки.
Присутствующие аплодируют. Двадцать четыре секретаря тоже на минуту отрываются от своих записей, чтобы похлопать в ладоши.
Ассамблея единодушно решает, что записки недостаточно, и теперь необходимо достоверное доказательство, что барон Ламберто ещё жив. Бандиты должны прислать его теперешнюю фотографию.
— Ну что ж, пошлём фотографию, — вздыхает главарь банды.
— Ансельмо, — зовёт барон, — возьми из моей коллекции фотоаппаратов тот, который делает моментальные снимки, и сделай всё что надо.
Ансельмо снимает барона, пережидает секунду-другую и вынимает из аппарата готовый снимок.
Барон Ламберто вышел прекрасно. Ну прямо кинозвезда! Улыбается так, что видны все зубы. На лоб спадает светлая прядь.
— Теперь, — говорит главарь, — у них есть всё, что они хотели. Если не выложат денежки, то, как я вам ни сочувствую, — следующая глава будет намного болезненней.
— Не беспокойтесь, — отвечает барон Ламберто, — всему своё время.
Ещё одно путешествие Дуилио с
Двадцать четыре генеральных директора передают друг другу фотографию. Их лица непроницаемы. Они ждут, пока лодочник выйдет из зала. И едва он уходит, разражается буря:
— Предательство! Это не барон Ламберто!
— Мошенничество! Наглое мошенничество!
— Этот человек — самозванец!
— Он слишком красив для барона!
— Хорошо, что потребовали снимок!
Постепенно буря стихает и начинается более спокойное обсуждение вопроса.
— Вообще-то, если присмотреться, — говорит кто-то. некоторое сходство с бароном есть.
— В чём?
— Ну вот, например, уши.
— Но наш барон гораздо старше. Посмотрите! — Говорящий достаёт из бумажника фотографию, на которой он изображён вместе с бароном Ламберто на балконе гостиницы в Лугано.
Барон Ламберто опирается на две палки, лицом похож на черепаху, глаз не видно вообще — они похоронены под тяжёлыми веками. Он скорее мёртвый, чем живой.
Все сразу же начинают доставать из бумажников свои фотографии, на которых и они сняты вместе с бароном, но на них он тоже нигде не похож на молодого спортсмена с непослушной прядкой на лбу, а всюду выглядит стариком, который держится на ногах лишь потому, что не дуют муссоны.
— Посмотрите внимательно. Разве у барона Ламберто были когда-нибудь такие волосы?
— Может, он надел парик... — робко замечает кто-то.
— А морщины? Куда делись его морщины?
— Грим, — поясняет тот же голос, — грим может творить чудеса! Я знал одного тенора, оперного певца, которому было семьдесят лет, но выглядел он на двадцать пять.
— Барон не тенор!
— Но он любит хорошую музыку.
— Что верно, то верно...
После целого часа обсуждения ассамблея решает затребовать ещё одну фотографию, на которой барон Ламберто должен быть изображён не анфас, а в профиль.
— Почему в профиль? — недоумевает главарь банды, прочитав ответное послание.
— Единственное, что действительно красиво на моём лице, — потупившись объясняет барон Ламберто, — это мой нос. Наверное, на том снимке он плохо виден.
— Возможно, — заключает главарь, — но я не позволю водить меня за нос! Сейчас мы сфотографируем вас в профиль, но отправим этот снимок вместе с ухом.
— С каким ухом? — интересуется барон Ламберто.
— Одним из ваших. Будьте спокойны, у нас свой хирург. Он сделает операцию по всем правилам искусства. Вам нисколько не будет больно.
— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны!
Главарь не шутит. И бандитский врач тоже. Он так правит бритву на кожаном ремне, что не остаётся никаких сомнений относительно его истинной профессии.
— Извините, — говорит барон Ламберто, — вы случайно не парикмахер?
— К вашим услугам, синьор барон!