Жил-был Генка
Шрифт:
– Это же четвёртый этаж?!
Но приоткрыла тюль… Ночная прохлада не усилила волю кровавого страха… Там стоял Генка и улыбался… Нет, не как дурак, а как человек, на которого возложена печать любовного кипения. А когда поженились, то он вообще лез на восьмой… И нет страха у него, нет ничего, кроме некого совладения и права на любовь… Тут уж соседи выходили и говорили:
– Ген, иди через наш балкон…
А он отказывался, пусть при том тело было подвержено риску неслучайного падения, когда зимняя стужа ждала любой оплошности, а незримые твари весьма искусно подталкивали его вниз. – Нет! Я люблю Светку! Я
Ну и люби себе на здоровье! А вот само здоровье подорвалось на уровне сошедшего из преисподней безобразия и пьяного недомогания. Виновата доля неравенства. А избежать нельзя, сжала и живи, как осилишь. Не сорвался вниз, не разбился, хотя на таковом моменте наверно лучше, если бы разбился, потому что чужими руками заалела б смертная доля такового мерзкого отвращения, а пришлось вот накладывать руки своего произвола на себя самого.
Такие вот дела. Жил, как господин, а закончил жизнь, как раб… Кто ответит и кто объяснит логику сюжетного оборота? Почему так всё повернулось, а не иначе? Отчего не поменялась возможность? Ответов не находится.
– Будет ли Светка печалиться обо мне?
Да, ему, конечно же, хочется, чтобы его помнили, чтобы умер не зря. Неужели страдал за просто так?! И вся сумятица жития просто так выворачивала наизнанку? Нет, нет… Никто не забудет тебя, Генка! Твоя участь горька, но она и трагична. Всегда зажжётся свеча на алтаре Святого Христа. И пламя согреет твою холодную кровь. И потеплеет душа. Молитва коснётся мгновенно, если осилишь её полёт.
Поплачь, человек…
Мысли лавируют многообразно и не могут утихомириться… Какая-то непревзойдённая и порочная страсть их расходует странно. И само чутьё оскверняется от запаха приближающегося тления… Тлением возбуждается приток новой страсти…
И снова Афган…
Военная драма напряжённости понемногу затихала, хотя на афганской земле оставил всё самое лучшее, а на русскую землю привёз разбитое впечатление кровяных и болезненных усердий и отвратительное усилие изломанного сознания.
Там в раннее утро отворилась дверь ада. Атака была внезапной, и мощный залп орудий не умолкал долгие часы. Сверху надрывался самолётный гул, а внизу ревели танки… Он был командиром отделения и у него свои обязанности по форме приказов свыше…
Кто определил им меру смерти? Тот, кто определил, готов ли сам ступить на тропу войны?! Эй, правители и законники! Не отмалчивайтесь! Дайте ответ, дайте справедливое решение ваших приказов, от которых сами не страдаете! Дайте ответ Солдатам! Дайте ответ Матерям! Не отмалчивайтесь, как Бог! У вас есть язык, есть слово! Нет, молчат проклятые…
Чёрный месяц застыл в чёрном кружеве сил,
Я на грешной земле отмечтал, отлюбил…
В незнакомом просторе встречает родня,
Простите Солдата…не забудьте меня…
И такая невыносимая печаль пронеслась мимо, что душа вдруг вспотела от чувственной боли, с которой не вдруг, но как-то торопливо прискакала горячность к нервам и замешала
Минута.
Секунда.
Тик-так… Тик-так…
Тикают часики. Ох, уже это нетерпение…
О! это непростое время жмёт последние страницы прожитого, стирая любые грани. Два самых главных события постоянно бередят душу – война и Светка. Но вдруг и эти идеи вытеснила доля смертного одра. Всё как-то осталось позади.
Опечалятся ли любимые и близкие? Да, опечалятся, но не так, как ты представляешь это печалие в своём пытливом уме. Печаль проснётся страшно и осквернит миг! Рыдания глухие, да вопли и стенания омрачат рассвет ранней осени. Пересуды, да козни усилят жертвенность насильственной смерти, но неизбежной и такой ужасной. Слеза чёрная скатится волею страха и застынет на холодном и ледяном сне, застынет навсегда и не скоро уже отогреется. Такая печаль тебе по нутру, Генка?
– Нет!
А после и вовсе стихнет, затмится боль… Но не отчаивайся на стоне воркующего зла! Не отчаивайся, человек плоти! Не уснёт молитвенная песнь за твою бессмертную душу, хотя скисла твоя правда и завяла желанная надежда.
Зачем, зачем вдруг на образе вскипели глаза того афганского паренька лет шести-восьми? Такой убогонький… По пыльной дороге ехали бойцы советские на танках… Рядом бежали голодные детишки и что-то орали безутешно… Остановились под их крики. Смотрят с испугом. Все грязные, хуже беспризорников. Неужели их жизнь мрачная на длани неподдельного ужаса? Война или нет, сделала всех такими?!
Дали им шоколадки. Взяли худенькими ручонками… У мальчугана с чёрным взором неприветливой бездны в голове копошились черви… Он глядел, как затравленный зверёк. Опис'aть невозможно! Что-то трагическое и нечеловеческое мелькало в этом загорелом лице… Какая-то злобная страсть вывалилась из недр молчаливого мрака на отчаянии и позоре. Подбежала испуганная мать, промус'oлила слова не благодарности, а может и проклятия даже, подхватила сына и…
О, мера Ада!
Почему именно этот, а не другой эпизод замер на потухшем чувстве. Бог знает, но молчит, а человек не ведает, да ищет идею посреди хаоса и сумятицы. И, между прочим, всё это вместе и по отдельности называется странным словом – жизнь! Смешно и горько! Но это так! Смех сквозь вопли и стоны… Не осилить, а осиливаем… Иногда и падаем… Но ведь и поднимаемся и снова идём вперёд. Как отыскать истину? Ищем, мучаемся. А найти не в состоянии.
– Эй, Бог богов! Ответь погибающей душе! Она просит слова!
Ответ внутри тебя, Генка!
Услышь, услышь его не потом, а в этот важный миг!
Услышь же!
Слово разных дум – это и есть ответ Бога. Только понять и утвердиться в нём, в этом слове-то – не всякому дано, а труженику молитвы. Молитва предоставляет любые блага и любые достоинства для каждого человека, без различий и сословий. Она – знамя воина, человека, который зовётся христианином.
И ты, ты воин Христа! Ты крещён именем святым! И, следовательно, достоин доли на Всеобщее равенство, когда на проекте Бессмертия ты восстанешь посреди Героев Христа, Который воплотился в Богочеловека и пришёл на землю, чтобы взять на Себя все тяготы твоего страдания.