Жил-был Пышта
Шрифт:
— Не хитри, не складывай! Умножай! Три утки по две ноги да четыре кролика по четыре, и людей не забудь.
Женя помогает Владику на свой лад:
— Давай, Пышта, множь людей на ноги, ноги на уток, уток на кроликов… — и получает от Майки щелчок в затылок: не мешай человеку заниматься.
Пышта уже почти сосчитал, как вдруг бабка:
— Учись, милок, копейки счёт любят, копейка рубль бережёт.
— А я не копейки… — Пышта злится: сбила, надо опять с самого начала.
— Я неучёная, так меня каждый норовит обмануть. Давеча я кассирше
— Так всё верно, бабушка, — успокаивает её Майка. — Пять десятков по шестьдесят копеек, выходит три рубля. Никакой сдачи не полагается.
— Где ж правильно! — не унимается бабка. — Обсчитала! Они завсегда обсчитывают.
— Может, вы о людях по себе судите? — спрашивает Женя.
Опять обижает старуху. Ну чего привязался? Бедная неучёная старушка, все её обманывают, все обижают. Но за разговорами Пышта забыл посчитать свои собственные ноги…
— А зачем вы, бабушка, в магазине яйца скупали? — спрашивает Фёдор. — У вас же свои куры есть, вы их чистым зерном кормите…
— Да сколько у меня тех курей? Всего ничего! — жалуется старуха.
— Имеющий уши да слышит! — объявляет Женя.
— Я и так слышу! — отвечает Пышта. — Теперь уши мне считать?
— Считай, — соглашается Владик.
Ну, это задача простая. Ведь ни у кого не бывает больше, чем два уха. Значит, если два уха взять 13 раз, получится 26.
Но Женя спрашивает у бабки:
— Позвольте, а где уши у ваших уток? Одни дырки, а раковин не вижу!
— А кто их знает… — отвечает бабка.
— Цену им на рынке знаете, чтоб подороже продать. А где уши, не знаете? Продавать честным гражданам безухих уток — неблагородно, это нарушение правил торговли! За это можно и в милицию…
Женя говорит серьёзно, но все Непроходимимы понимают, что он шутит. Рыжие чертенята смеха пляшут в его глазах. А старуха не знает, что он шутник, она обижается на такое грубое слово: «милиция». И начинает кричать, что она обмана покупателей не позволит, что утей она зерном откармливала. А Женя твердит, что утки её негодные.
Уже и Майка, и Владик толкают Женю, а он — своё!
Старуха кричит:
— Где я возьму, если утям бог ушей не дал!
А Женя:
— Недобросовестно сработал ваш бог, гражданочка. Некомплектные у вас утки! Когда мы свой автобус собирали, с нас автоинспекция требовала, чтоб всё было в полном комплекте: и сигнал, и баранка, и выхлопная труба… Предъявляйте уши! А то не повезём!
Такой поднялся крик, что оглохнуть можно.
Майка кричит:
— Да что за ерунда! Замолчи, Женька!
Фёдор хохочет. Утки крякают. Вдруг бабка как заорёт:
— Да останови ты машину, окаянный, дурацкая твоя борода! Мне возле того просёлка сходить! Всю голову задурили, с вами опять проедешь!
Стоп. Сердитая бабка тащит к выходу свою визжащую, крякающую поклажу. И покрикивает на Фёдора:
— Тащи аккуратней! Бороду отрастил, а старость
Повозилась, пошуршала рукой в кармане широкой юбки, что-то вытащила и ткнула в ладонь Владику.
— Уж не взыщи, ещё не наторговала. А товару у меня, сам видишь, всего ничего, — жалостливо проговорила она и ловко скакнула с подножки на дорогу. Пристроила поклажу через плечо, да под мышку, да в обе руки и зашагала по просёлку, прямая, как цапля.
А в автобусе все, окаменев, смотрят на ладонь Владика. А в ладони лежит сложенный квадратиком замусоленный рубль. И сам Владик глядит на него, словно это не рубль, а дохлая мышь.
— Ах ты чёртова старуха, пережиток капитализма! — наконец вымолвил Владик. — За кого она нас принимает? За торгашей?
И он выскакивает из машины и бежит вслед за бабкой:
— Гражданочка, погодите! Уважаемая бабка, постойте!
Но она отмахивается:
— Пропади пропадом ваш автобус. Хуже телеги, всю душу вытряс… — и шагает всё прытче.
— Давай погудим ей? — предложил Пышта.
— Валяй гуди!
Но старуха не думает останавливаться. Шагает. А перед ней, задом наперёд, идёт красный Владик, говорит, объясняет. Тут и все выпрыгнули из автобуса:
— Постойте!.. Бабушка!..
Бабка, как увидала погоню, опустила пожитки и вдруг стала дёргать себя за кофту на груди и причитать тонким голосом:
— Берите последнее!.. Грабьте старуху!..
Пышта даже перепугался. Может, она их за разбойников приняла?
Владик протянул ей рубль:
— Возьмите обратно! Вы думаете, как при капитализме — всё продаётся и покупается?
— Мы к вам со всей душой! — объяснила Майка.
— Бери, бабка, — усмехнулся Фёдор. — Твои деньги. Не для них старались.
Она зорко оглядела всех, даже Пышту:
— И чего вам взамен надо?
— Ничего, — сказали все, и Пышта тоже. Но всё-таки он подумал: «За рубль можно купить десять порций мороженого».
— Значит, за «так» подвозили? — Она посмотрела с подозрением.
«За «так» одни подзатыльники дают», — вспомнил Пышта, но смолчал.
— Нет, не за «так»! — звонко сказала Майка. — А за доброе человеческое отношение.
— Когда человек человеку друг, а не волк! — объяснил Владик.
— Ох, не знаю, бабушка, как вы будете такая отсталая при коммунизме жить? — спросил Женя, и смешливые рыжие чертенята на миг выглянули из его глаз и спрятались.
— Так и буду жить, — ответила бабка, цепко выхватила с ладони Владика рубль и стала засовывать в толстый кошелёк. — Чего ж теперь со мной сделаешь, с отсталой, а? Ты меня подвёз, сердобольный? Небось из коммунизма тоже не высадят, подвезут… А ну, подсоби, борода! — И она взгромоздила на себя свои пожитки.