Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Танич Таня

— Вадим, да ты романтик! Кто бы мог подумать, — с улыбкой поддразнил его бармен, опираясь на отполированную стойку.

— Иди к черту, — весело огрызнулся Вадим. — А что, если и так? В конец концов, последний раз тут гуляем, можно и… — тут его взгляд опять уперся в меня. — Слушай, Алексия! А давай с тобой, потанцуем, что ли, напоследок? Не трусь, если на меня нашла лирика, это означает одно — я напился до состояния ностальгических соплей, стал мягким изнеженным тюфяком, абсолютно бесполезным и безопасным. Не мужчина, а облако в штанах! — процитировал Вадим строчку известной поэмы, а я вдруг вспомнила, что именно так — облаком в штанах, он называл Ярослава, в то время, кода мы все вместе, втроем,

были почти счастливы.

И пусть сознание настойчиво подсказывало мне не поддаваться на эту шутливую провокацию, не вносить путаницу в наши и без того сложные отношения, особенно после того, как мы сказали друг другу все последние слова. Но приступ ностальгии, усиливший опьянение алкоголем, заставил забыть об осторожности. В конце концов, это была наша последняя встреча, которую хотелось завершить искренне, небанально, на памятной ноте, которая останется в наших воспоминаниях на долгие-долгие годы.

Поэтому я не стала возражать, несмотря на легкое смущение. Вадим, поняв все без слов, в ответ на мой кивок тут же протянул руку, помогая спрыгнуть с высокого стула, и, не отрывая глаз от моего лица, потянул за собой на средину пустого зала. Из-под потолка горели яркие огни, мимо изредка пробегали официанты в надежде поскорее завершить смену, друзья Вадима вернулись из комнаты отдыха и теперь громко переругивались между собой, кто на каком такси едет и с кем, но все эти звуки доносились будто издалека и не могли разрушить атмосферу интимно-вкрадчивой мягкости, которую создавала музыка. Она обволакивала, подобно теплой волне, успокаивая, приглушая окружающий мир, отгораживая от него, отзываясь изнутри такой сладко щекочущей радостью, которая бывает лишь в детских снах о волшебстве и манящих тайнах.

— Не обращай внимания ни на что, птичка. Расслабься и не думай. Просто не думай ни о чем, — тихий шепот Вадима, вплетающийся в завораживающий коктейль звуков, действовал на меня подобно голосу гипнотизера, ведущему обратный отсчет до начала глубокого транса. Очарованная этой странной отрешенностью, я погружалась в нее, забывая обо всем, покачиваясь в его объятиях, будто на волнах теплого и нежного океана, доверяя ему себя и зная, что могу ничего не бояться — пока он рядом, я никогда не пойду ко дну.

Мне было так легко в эти минуты. Я больше не чувствовала себя, не чувствовала тяжести принятых решений, привычно давящих на плечи последние несколько месяцев. Я бездумно плыла по волнам между прошлым и будущим, превратившись в легкое перо, которое Вадим аккуратно держал в руках, стараясь не спугнуть даже дыханием. И мне было все равно, куда вскоре подует своенравный ветер, куда он занесет меня через несколько дней. Страх перед неотвратимыми переменами отступил. Пока Вадим здесь — все останется прежним. Пусть недолго, пусть лишь одно мгновение прощального вечера. Пугающее завтра больше не имело значения. Сейчас существовали только мы — и наш бесконечно долгий и короткий, первый и последний танец.

Очарование момента было таким сильным, что я не сразу заметила, как закончилась баллада, как, щелкая кнопками пульта управления, бармен отключил музыкальную систему, как, стараясь не шуметь и не спотыкаться, ушли друзья Вадима, умудрившись увести с собой даже уснувшего за столом приятеля. Слух и зрение возвращались постепенно и то, что предстало перед нашими глазами, безжалостно разрушило все миражи, все надежды на безвременье, на возможность убежать и спрятаться от настоящего.

Мы стояли в полной тишине посреди огромного, пустого зала и больше никакая ностальгия или туман воспоминаний, никакая заботливая пелена иллюзий не могла укрыть нас друг от друга. Остались лишь мы и горькая правда. Пора было прощаться. Пора уходить.

Яркие фары автомобиля, припарковавшегося

неподалеку от входа в ресторан пробивались сквозь шторы на высоких окнах и давали понять, что приехало последнее такси, ждущее своего пассажира — меня. Или, все же, Вадима? Или мы поедем на одной машине? Не собирался же он… ехать со мной до дома? Да нет, этого не может быть. Он же сам сказал — я вне зоны его ответственности. Он больше обо мне не переживает, не волнуется и все наше сегодняшнее общение и даже танец были лишь данью прошлым дням, и никак не новой попыткой восстановить то разбитое однажды доверие, по которому мы оба так скучали.

Словно бы в подтверждение моих мыслей, окончательно возвращая с неба на землю, прозвучал его голос — не такой, как несколько минут назад, рокочущий и мягкий, а резкий, хриплый, бросающий слова, как камни:

— Все, Алексия. Вот на этом — точно все. Баста, никаких больше танцев, пожеланий и прочего трёпа ни о чем. Хватит растягивать это до бесконечности. Долгие проводы — лишние слезы. Тебе пора. Уходи. Уходи сейчас же, черт бы тебя побрал. Быстро!!

Ярость и злость, исходившие от него, хлестнули меня, словно кнутом, и, окончательно приходя в себя и понимая, что он прав, что не стоит больше находиться здесь, я развернулась и побежала к выходу, борясь с соблазном оглянуться и сказать какие-то неуместные и глупые слова на прощание. Громко хлопнув дверью и пулей выскочив на крыльцо, я подставила пылающие щеки прохладному августовскому ветру и еще какое-то время стояла без движения, пытаясь унять грохочущее в груди сердце.

Я снова все испортила, превратив в очередную жестокую игру изначально безобидное желание расстаться с Вадимом просто и легко. Чтобы так вышло, мне нужно было уйти сразу же, подарив подарок, не задерживаться, не оставаться до последнего, не трогать свежую рану, оставшуюся на месте нашего когда-то идеального союза всемогущего Пигмалиона и восторженно-удивленной Галатеи. Не впервые мы пытались найти компромисс и продолжить общение вопреки его изначальному желанию не поддерживать со мной никаких связей — и каждый раз это оборачивалось провалом.

Как когда-то я не давала зажить своим ожогам, раздирая их до крови, желая продлить боль, которая так и не стала спасением, так же я поступала с Вадимом — держалась за него, как держалась за свежие шрамы, впиваясь острыми ногтями, мучая в надежде обрести иллюзорную опору, а на деле лишь вредя. Только тогда я вредила себе, а сейчас — ему. Бездумно, эгоистично, прикрываясь выдуманными благими намерениями.

И напоследок я поступила точно так же. Как всегда.

Хорошо, что он уезжает. Как же хорошо, что он уезжает — и так далеко! В его новой жизни за океаном у меня точно не будет возможности неожиданно свалиться, как снег на голову и причинить ему новую порцию боли, замаскированной под наивное добро. Все правильно. Все происходит абсолютно правильно. И не надо пытаться мешать свершиться запланированным событиям. А еще — мне пора ехать домой, прямо сейчас.

На негнущихся ногах подойдя к такси, я открыла дверь рядом с водителем и поинтересовалась, по какому адресу он едет. Как я и думала, машина оказалась моей, вот только от одной мысли, что снова придется забраться в закрытое пространство, пусть ненадолго, мне стало душно и страшно. Нужно было срочно взять себя в руки — не хватало только нового приступа паники, когда помещения, маленькие или большие, начинали давить на меня четырьмя стенами, грозя расплющить, раздавить, как букашку.

Я должна была успокоиться любой ценой. Даже ценой вредной привычки, которую, как я думала, оставила в прошлой богемной жизни, от которой решила отказаться навсегда. Мне нужно было закурить, и никакие мятные леденцы больше не могли отвлечь меня от этого желания.