Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Танич Таня

— Но… Но зачем же вы тогда пустили меня к себе? — еле ворочая языком пробормотала я, мечтая только об одном — чтобы оплаченные минуты, наконец, закончились, оборвав этот жуткий разговор. Сама я, странно завороженная словами Виктора Игоревича, сделать этого была не в силах. — Зачем хотели удочерить? Зачем обрадовались, когда я позвонила?

— Ты, деточка, не путай — гости и постоянное проживание. Я тебя в свою семью навсегда не пускал. В гости — это да, пока выгодно тебе и выгодно нам. Всем было хорошо, пока вы с Марком не зачудили эту вашу непонятную интрижку! И никто не собирался тебя удочерять. Думаешь, если бы я захотел это сделать — мне бы помешала какая-то путаница или неразбериха с законами? А так, все вышло, как надо — отучилась в школе, упорхнула в свою жизнь, подобру-поздорову!

Чем тебя не устраивал такой вариант? Нет, тебе если дали ложку — так и медку к нему захотелось! Ты решила навсегда зацепиться? Так вот я говорю тебе — не выйдет! Пока я жив — не выйдет никогда! Я лично прослежу за тем, чтобы ты с Марком никогда не увиделась. Мало того, будь уверена — через деканат, коменданта или телефон общежития ты к нему тоже не подберешься! Я запретил им давать любую информацию о моем сыне кому бы то ни было, под каким-либо предлогом. А ты знаешь, я не последний человек не только в городе, но и в стране. Так что будь уверена, они мой наказ очень хорошо помнят!

А что рад тебе был — так и вправду, был рад, думал, может, ты просто поболтать позвонила, по старой памяти? Я вообще люблю людей, Лёшка, если ты не заметила. Люблю и хочу им сделать, как лучше! Валенька — та сразу после твоего отъезда сказала, что с тобой, мерзавкой, говорить больше не собирается никогда в жизни. Сказала — как отрезала, я свою жену знаю. А я и не против был дружить, если бы ты выбросила из головы всю эту дурь насчет Марка. Мог бы как-нибудь приехать в Киев, мы бы с тобой погуляли, поболтали, я бы за тебя, где надо, договориться смог. Но не в первый раз мне моя широкая натура боком выходит, не в первый раз! Поэтому, Лешка, слушай меня сюда — никогда, ни под каким предлогом больше не звони нам. Считай, что мы для тебя все — абсолютно все умерли. Нет нас больше. Ни меня, ни Валеньки, ни Марка. Особенно Марка! Ты поняла меня? Я спрашиваю, ты поня… — и на этом месте немилосердно-растянутые минуты разговора, наконец, закончились.

Но все самое главное я и так успела услышать.

Опомнилась я уже у себя в комнате, сидя на кровати и глядя в окно, пустым невидящим взглядом. Как мне удалось дойти до общежития, а перед этим — выбраться из той злосчастной кабинки, по стенам которой меня так тщательно размазал некогда приемный отец, я абсолютно не помнила.

Слова Виктора Игоревича обнажили какие-то новые уязвимые струнки в моей душе, ударив по ним и вызвав реакцию, похожую на продолжительный болевой шок. Ведь до этого я почти не задумывалась о своей так называемой родословной или генетике. Еще в детстве, перестав однажды ждать чуда и появления родителей, я решила никогда больше не возвращалась к этому вопросу. Каждый день я сочиняла себе маленькое счастье, отвлекаясь от ненужных мыслей и волнений, пытаясь отгородиться от болезненных и сложных вопросов. А потом центром моего мира стал Марк, и отвлекаться на размышления кто же я такая и почему так вышло, стало некогда и незачем. Мало того, иногда мы даже радовались моему сиротству, ведь иначе у нас не было бы возможности жить под одной крышей и расти в одной семье.

И вот теперь Виктор Игоревич, намеренно или нет, пошатнул мою уверенность в собственной полноценности. А ведь действительно — достойна ли я Марка? Может быть, я — мина замедленного действия? Может, во мне гуляет какой-то бракованный ген насильников-убийц-извращенцев? Может, я какая-то скрытая сумасшедшая или того хуже — носитель неизвестного вируса, ведь на самом деле я же… никто. Не ребенок мира, отпочковавшийся от какого-нибудь красивого растения (а ведь именно так, то ли в шутку, то ли всерьез я любила думать о своем рождении), а плод случайной связи в подворотне. Или меня зачали в результате насилия, или того хуже — я последствие неизвестных медицинских экспериментов, родившееся только по ошибке.

Именно эти новости я выложила Ярославу, вернувшемуся со своего «слета» посвежевшим, с буржуазно-зимним загаром, в добродушно-расслабленном настроении, от которого не осталось и следа, как только он узнал о результатах разговора с Казариным-старшим. К тому времени я, успев окончательно проникнуться ощущением собственной ущербности, находилась в крайне подавленном состоянии, которое

воспринимала как верный признак начинающейся шизофрении, передавшейся мне, конечно же, по наследству.

— Не может быть! Этого просто не может быть! — потрясенно повторял Ярослав, нервно ломая пальцы и ощущая свою вину за случившееся. Ведь это он так настойчиво уговаривал меня рискнуть, убеждая, что терять мне нечего. Оказалось, что действительно, нечего, кроме остатков покоя и самоуважения.

Но я не спешила обвинять друга. Каким бы отвратительным ни вышел разговор с моим бывшим родителем, он должен был состояться. Теперь отступать мне было некуда и все, что я могла сделать — это только смириться со своей никчемной судьбой. Все дороги к Марку оказались перекрыты, но я хотя бы пыталась. Да, я пыталась — и осознание этого давало силы жить дальше, той самой, прежней серой жизнью, которая была у меня, пока Яр не пробудил во мне надежду на то, что все можно исправить.

Но неугомонный Ярослав и сейчас был со мной не согласен:

— Какое «смириться», Лекс! Какое «смириться»! И что ты имеешь в виду под «все дороги перекрыты»? Слова этого напыщенного индюка, что он кому-то чего-то там запретил? Ха! Видали мы таких! Щелкали мы таких, Лекс, как орехи щелкали! Это же моя обычная, рабочая ситуация, неужели ты не понимаешь? В нашей стране кто-то кому-то вечно угрожает, затыкает рот, приказывает и пугает. Но я как-то нахожу информацию! Находил и буду находить! И твоего Казарина мы обведем вокруг пальца, я даже не обещаю — я тебе клянусь! — в порыве искреннего негодования Яр взмахнул рукой, чуть не задев меня по носу, и тут же заходил из угла в угол, продолжая бешено жестикулировать и разговаривать сам с собой.

— Мне надо время… Надо немного времени — совсем немного, день-два. Максимум три. Я что-то придумаю, я что-то обязательно придумаю. Придумаю и спланирую, так, что комар носа не подточит. А потом мы… Стоп! — он внезапно хлопнул себя по лбу и остановился на месте как вкопанный. — У меня идея! Кажется, у меня есть идея! Все очень сыро, но я, по крайней мере, знаю, за что ухватиться… Он же у нас большая шишка, да? Еще и в депутаты метит? А у нас что? У нас в этом году выборы! И есть, есть такая тема, которую все эти гады боятся, как огня, она беспроигрышная… Лекс! — я даже подпрыгнула на месте, испуганная его громким голосом. — Мы его сделаем! Беру день на обдумывание — и послезавтра встречаемся у меня. Будет тебе твой Марк на блюдечке с голубой каемочкой, а этот козел Казарин — пусть обломается! Для меня теперь это дело принципа. Ты поняла? Послезавтра! Если вдруг не приду на пары, встречу тебя после универа, и пойдем ко мне. С родителями познакомлю как раз, — Яр не смог сдержаться и весело мне подмигнул. — Пора бы им познакомиться с моей девушкой, с которой мы сблизились, так сблизились на слете юных журналистов в Артеке!

Глава 4. Разговор

Идея с поисками Марка, о которой Ярослав не хотел говорить заранее, так захватила его, что в первый день нового семестра он даже не пришел на занятия и обещано встретил меня после учебы, недалеко от корпуса.

— Нервничаешь? — поинтересовался Яр, пока мы, заняв последние, самые уютные места в последнем, самом уютном вагоне метро ехали к нему домой. — Сейчас же маменьку с папенькой моих увидишь! Они так обрадовались, что я наконец-то влюбился. Я же влюбился в тебя, знаешь? С первого взгляда, на рассвете, когда солнце понималось над Артеком и ласкало первыми лучами твои золотые волосы! Круто, да?

Я все смеялась и не могла понять, как родители Ярослава, взрослые люди с научными степенями, были способны поверить в подобную чушь про артековские рассветы и волосы. Но Яр абсолютно серьезно уверил меня в подлинности истории.

— Нет, ну это уже ни в какие рамки не вписывается! Ты все-таки наврал им про… про Артек! — я так и согнулась пополам от хохота. — За что, скажи мне, за что ты осквернил самый лучший лагерь нашего пионерского детства?

— А мне по приколу. Это же Артек! Родители всегда хотели туда попасть, а я вот, значит, съездил. И они счастливы, и я счастлив, все счастливы, Лекс, что может быть лучше, чем дарить людям счастье?