Жила, была: Историческое повествование о Тане Савичевой
Шрифт:
Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Издательство благодарит Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда и Государственный музей истории Санкт-Петербурга за предоставленные архивные и фотоматериалы
Евгения
Мария Игнатьевна Савичева (1889–1942)
Таня Савичева.
Фрагмент группового снимка
Мария Игнатьевна и Николай Родионович Савичевы с Лёкой и Женей. 1920 г.
Таня и Нина Савичевы. 1936 г.
Таня Савичева. Дворищи Псковской обл. 1940 г.
От автора
Она жила в Ленинграде, обыкновенная девочка из обыкновенной большой семьи. Училась в школе, любила родных, читала, дружила, ходила в кино. И вдруг началась война, враг окружил город.
Блокадный дневник девочки до сих пор волнует людей, обжег и мое сердце. Я решил рассказать о былом и отправился по следам горя, безмерных страданий, безвозвратных потерь. Но отыскались родственники, семейные фотографии, архивные бумаги, нашлись
Порою казалось, что я рядом с той девочкой. В том блокадном, трагическом, непокорном городе. И мучало бессилие помочь, спасти. И вспомнилось пережитое лично.
…Никому не дано творить чудеса, ничто не изменить, не исправить в прошлом, но можно и должно предупредить и оградить будущее. Я расскажу, обязан рассказать.
Итак, жила-была девочка. Звали ее Таня Савичева.
Глава первая
Савичевы
Ленинград стоит на островах. Самый большой из них – Васильевский. Вдоль, как полосы на спине бурундука, тянутся проспекты с названиями, поперек – безымянные улицы. Зато каждая сторона улицы – линия имеет свой номер. На 2-й линии, в доме 13/6 жили Савичевы.
Внизу – Таня с мамой, братьями, сестрами и бабушкой, во втором этаже, прямо над их квартирой, – два одиноких брата, Танины дяди. Так что в одном подъезде жили сразу девять Савичевых.
Таня
В доме только и разговоров о скором отъезде в Дворищи. Потому, наверное, и приснилась дедовская рубленая изба-пятистенка. Будто выходит Таня из полутемных сеней на светлое крылечко. Вся такая нарядная, городская. Синее, в крупный белый горошек платье, зонтик курортный в руке, через плечо сумочка матерчатая из того же ситца и тоже мамой сшитая, белые носки с двумя голубыми полосочками и спортсменки со шнуровкой. Русые волосы прижаты обручем, пружинистой дужкой, обтянутой цветным целлулоидом.
Сошла по ступенькам на землю. Позади со стуком оконные створки распахнулись, кто-то спросил: «Ты куда навострилась?» И Таня этак по-взрослому: «На Вельское озерцо, искупаться».
Миг – и за околицей. Идет-бежит на деревенский пляж, перепархивает луговые цветы и травы. И чувствует: захочет – поднимется выше зеленых косогоров, поплывет над псковским краем.
И вот она уже в небе.
В Дворищах вся родня на улицу высыпала. Улыбаются, ахают, машут. Кто ладошкой, кто платком.
А это еще кто-что? За огородами, на солнцепеке лежит коза не коза. Голова у нее человеческая, как у египетского сфинкса. И колышек, к которому привязана, высокий, фигурный, чашей увенчан. Точь-в-точь бронзовый светильник у Невы.
«Бе-е, – зовет коза. – Бе-бе! Спускайся, молочком угощу».
«Спасибо, – отвечает Таня. – С удовольствием бы, и пить ужасно хочется, но такая красота в небе!»
В лиловой дали город, древний Гдов у знаменитого Чудского озера; вблизи – многолюдные Дворищи. Вдруг рядом бесшумно планер объявился. За прозрачным колпаком пилотской кабины сестра видна. В комбинезоне, летчицком шлеме, в больших очках – будто с запомнившейся Тане праздничной демонстрации на Дворцовой площади.
Покачала сестра дриветственно крыльями, спросила: «Нравится?» – «Прекрасно, дух захватывает! И ничуть не страшно», – восторженно кричит Таня. Нина вздыхает: «А мама запретила мне летать, заставила бросить аэроклуб…»
Таня шепчет: «Ты смелая, я горжусь тобой». Планер грустно отмахнулся крыльями. Что уж теперь говорить об этом. Ни к чему душу бередить.
«Летим в Ленинград!» – Нина не предлагает, командует. Она не только внешне, но и характером в маму: добрая и решительная.
«Летим!» – с радостью соглашается Таня.
С высоты поднебесья видно далеко-далеко. Вон уже Исаакиевский собор, Адмиралтейство. Заблистали золотые…
«Бе-елые», – поправил, заикаясь, мужской голос.
«Почему – белые?» – возражает Таня. Купол храма и шпиль с корабликом – золотые.
Заспорила – сон и оборвался, кончился полет.
– Черных сама насушу, – сказала мама.
Мама
Голос мамин особенный, с улыбкой.
– Как в Дворищах говорят? «От Марии Игнатьевны без сухарей не уедешь». Так, Мишулька?
Брату уже двадцать лет, Мишулькой называли его в детстве.
– То д-давно было, когда г-голодовали, – Миша с малолетства заикается.
– В деревне и ныне не очень сытно, – говорит мама. – Прикупи сухариков, батонов белых. Да пряников с повидловой начинкой.