Жила, была: Историческое повествование о Тане Савичевой
Шрифт:
– Сейчас все будет чин чином и чин чинарем! – весело заверил Лека.
«Чин чином» – любимое присловье, а если добавляется еще и «чин чинарем», то, значит, настроение распрекрасное.
«Музыка» перекочевала на кровать и диван.
– Вот и полный порядок. Вопросы, предложения, просьбы? Нет? Следовательно, я свободен.
– Свободен, свободен, – подтвердила Женя. – Без тебя управимся. Посуду я сама, Танюша. Ты приборы раскладывай.
Это она умеет, и не только это, всем по дому помогает.
– А почему, как мышь? –
– Какая мышь?
– Которая сидит в архивных бумагах.
– Ну, это же не в буквальном смысле, – улыбнулась Женя. – Образное сравнение.
– Как в театре, когда артисты просто наряжены в костюмы крысиные, – вспомнила сразу «Щелкунчика» Таня. Женя, заядлая театралка, сводила ее как-то на балетный спектакль.
– Ох, как ты испугалась вначале!
– Я же маленькая еще была, – оправдалась Таня. – И не догадалась, что то ненастоящие крысы.
– Да, все мы и не всегда сразу обо всем догадываемся, – непонятно заговорила Женя. – А потом – поздно, поздно, поздно.
Почему сестра вдруг так расстроилась?
– О чем ты, Женечка?
– Да так, накатило, не обращай внимания на старуху.
– Какая же ты старуха! Тридцать два года! – рассмеялась Таня.
Дяди
Что-то они запаздывали сегодня. «Дядя Вася, наверное, уснул только под утро, а дядя Лёша еще с прогулки не вернулся», – решила Таня.
Василий Родионович давно страдал бессонницей; Алексей же Родионович, напротив, засыпал мгновенно и вставал чуть свет. «Привычка – вторая натура, – объяснял он. – Василий кем был? Директором букинистического магазина, а книжные лавки когда открываются? То-то и оно. Заводскому снабженцу залеживаться никак нельзя, с восхода ноги в руки – и пошел добывать то, без чего производству тормоз и крах».
Выйдя на пенсию, дядя Леша добывал только свежие газеты, первым занимал очередь у киоска на Большом проспекте. С пачкой газет под мышкой заходил на Андреевский рынок, долго и придирчиво осматривал прилавки в торговом зале под стеклянной крышей, справлялся о ценах, но покупал редко. Просто удовлетворял любопытство.
В то утро он появился с букетом рыночных гвоздик.
– Дорогая и многоуважаемая Евдокия Григорьевна! – начал со старомодной церемонностью.
– Премного благодарна за внимание, Лексей Родионыч, – в тон ответила бабушка и вежливо осведомилась: – Почем нынче капуста на Андреевском? И какие разные новости вычитали спозаранку? Поделитесь, пожалуйста.
Они всегда так шутливо беседовали.
– На капусту внимания не обратил, хотя урожай в этом году и на нее отменный, а новостей – никаких. Если не считать учения МПВО, местной противовоздушной обороны. Дворники все с красными повязками и противогазными сумками через плечо. Милиционеры при револьверах и противогазах.
– Вот оно что, – облегченно вздохнула мама, – оттого и самолеты ночью гудели.
– Странно
– Ну, Леша, вспомнил что, – сказала бабушка. – Слава богу, шестой год без норм обходимся, всего вдоволь.
Тане разговор о нормах и карточках был не ясен. В магазинах, продовольственных и промтоварных, не всегда купить все можно, но то, что есть на полках и витринах, пожалуйста, без ограничений.
– Садись, Леша, завтракать сейчас будем, – пригласила мама.
– Бежать надо, прессу не прозевать, – не без сожаления отказался дядя.
– Жениться бы ему в свое время, – не впервые высказала такое суждение бабушка. – Мужчины, особливо вдовцы, плохо к самостоятельности приспособлены.
– А Василий? – поддержала разговор мама.
– Он, Маня, однолюб.
Василий Родионович после трагической гибели невесты – она утонула на его глазах – поклялся всю жизнь хранить верность любимой.
– Все Савичевы – однолюбы, – убежденно сказала мама. – Женя разошлась с мужем, он давно женился, а она так и не полюбила другого человека.
Война!
Таня никогда не видела дядей такими. Бледные как смерть.
– Слышали? Война! Мама схватилась за сердце:
– Как – война?
Дядя Вася показал на черную тарелку «Рекорда». Таня поняла, включила радио. Духовой оркестр играл боевой марш.
– А мы в Дворищи собрались, – растерянно произнесла мать.
– Поездку отложить, – категорически распорядился дядя Вася, тяжело придыхая.
И бабушка обрела наконец голос:
– У нас же с ними договор…
Странно, а может, и совсем не странно, что никто еще не назвал агрессора, но все и так понимали, кто напал на СССР.
– Нашли кому верить. Фашистам! – с укором сказал дядя Вася. – На рассвете напали. Вероломно! Уже бомбили Киев, Севастополь, Каунас.
Военные оркестры еще долго играли марши по радио, затем, в полдень, все слушали заявление правительства и обращения к народу. Оно заканчивалось бодро и уверенно:
«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Тогда, 22 июня 1941 года, в первый день войны, оглушительный, сокрушивший привычный ход бытия, никто и не сомневался в обреченности врага. Более того, мы верили в скорую нашу победу. Не сразу поняли, что началась не простая война.
Потом, позже, ее назовут Великой Отечественной.
Глава вторая
Война
Ничто, кажется, не изменилось в городе. Белые ночи, жара, очереди на остановках транспорта и у кинотеатров, суета и многолюдье. Но в яркой по-летнему толпе все больше зеленого и серого – солдатских гимнастерок и шинельных скаток, наискось через плечо.