Жила-была одна семья
Шрифт:
— Что случилось? — Она уже стояла у стола, смотрела обеспокоенно. Хорошо, что на него, а не в компьютер, и Человек успел-таки закрыть почту.
— Ничего, право слово. Просто устал. Знаешь, как-то присел, и навалилось. Все-таки суббота, организм возражает против такого обращения, требует отдыха.
— Ты меня не обманываешь? — Она все еще смотрела подозрительно, но складка между бровями уже разгладилась. Он понял, что выиграл.
— Конечно нет! — и погладил ее по руке.
— Ну иди, полежи, — милостиво разрешила она.
И он пошел, и прилег, и лежал долго-долго, уже не вспоминая ни о встрече с начальником, ни о маленькой девочке, ни о хорошем настроении. Настроение было плохим.
14
Саша все-таки рискнула снова прийти на пляж.
Поведение Иры казалось не просто странным, оно заставляло серьезно волноваться. Сначала Саша настолько всполошилась, что первым желанием было немедленно броситься в аэропорт и теперь уже без всяких колебаний выбрать Москву в качестве пункта прибытия. Она даже успела открыть чемодан и побросать в него пару маек, прежде чем телефон, теперь мобильный, зазвонил.
— Извини, — быстро затараторила сестра, — знаю, ты в роуминге. Если бы назвала гостиницу, я бы нашла местный телефон. Но дело не в этом. Я просто хотела извиниться. Ну, в смысле не за то, что звоню тебе на мобильный, а за прошлый разговор.
— А почему? — «Надо же! Ведь понимает, что раньше никогда не разговаривала с сестрой так равнодушно, никогда ее голос не был так отстранен». Самым странным казалось то, что Ира пытается оправдываться. С чего бы? С ней определенно что-то происходит, что-то не так.
— Почему извиняюсь? Ну… ты, кажется, что-то спрашивала, а я отвлеклась, не вникла. Ты прости меня. Просто тут Маруся, Петечка. Они опять подрались, мне четыре статьи еще считывать, а я только и делаю, что вместо знаков препинания в тексте расставляю детей по углам.
Это было уже не просто странно. Это было уму непостижимо. Ира жаловалась! И жаловалась не кому-нибудь, а ей — младшей, несмышленышу. Хотя это еще можно было бы пережить. Но жаловалась-то она не на кого-нибудь, а на своих детей, о которых раньше никому не говорила ни одного дурного слова. Саше, конечно, было известно, что у Маши трудный характер, переходный возраст и куча связанных с ним проблем, но Ира говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся и никогда за глаза не попрекала дочь. А уж представить сестру не то что жалующейся, а хотя бы высказывающей легкое недовольство младшим сыном и вовсе было невозможно. Петюня был, бесспорно, главным человеком в ее жизни. Он был неприкасаем, не обсуждаем и идеален во всех отношениях. Петя действительно был хорошим ребенком, которого, однако, со временем могло и испортить слепое поклонение матери. Может, появились первые звоночки подобной угрозы? Но Саше почему-то казалось это маловероятным. Особенно после того, как сестра упомянула наказания. Какие драки? Какие углы? Самым страшным наказанием для Маши и Пети всегда был расстроенный взгляд матери.
— Надо, чтобы они боялись огорчить меня, а не того, что останутся без мультиков, конфет или новых сапожек, — часто повторяла Ира. Напрасно она не пошла переучиваться на детского психолога. Сейчас сама писала бы статьи, а не штудировала чужие.
Как бы то ни было, профессии своей Ира не
— Дети… Что с них взять?
— Да уж, толку, что с козла молока, — нервно хихикнула Ира. — Так что ты уж не обижайся на меня, ладно?
— Конечно, я понимаю, у тебя полно проблем.
— Спасибо. Но ты все-таки моя сестра и…
— Ириш, все в порядке.
— Да? — По тону можно было догадаться, что Ире стало легче. Зато у Саши по спине побежали мурашки. Может, послать к черту это желание скрытничать, прилететь в Москву и вытрясти из нее истинные мотивы столь загадочного поведения?
— Хочешь, я приеду? — Слова слетели с языка даже раньше, чем Саша решилась их произнести.
— Зачем? — Удивление было искренним, и Саша немного успокоилась. Если кто-то и мог разрешить проблему, возникшую у Иры, то этим кем-то явно была не она.
— Знаешь, все хорошо, — добавила Ира не слишком уверенно, но все же достаточно твердо для того, чтобы закрыть тему.
— Ладно, тогда пока. Я позвоню, когда вернусь.
— Хорошо. Пока. Ой, нет-нет, постой!
— Да?
— Я и забыла, ведь это ты мне звонила. Ты что-то хотела, что-то спрашивала, а я так и не поняла.
— Да ничего, забудь.
— Нет, скажи! — Ира опять была Ирой, и Саша вздохнула в трубку, но не раздраженно, а с облегчением.
— Я просто спрашивала тебя, что мне делать.
— А… Ну, так это я помню. Я же тебе сказала: съезди на Памуккале.
— Ириш, я серьезно.
— Я тоже. Там здорово. Тебе понравится. Ладно, целую.
— Целую, — Саша ответила механически, не переставая спрашивать себя, когда же она была настолько занята, что упустила из виду Ирину поездку в Турцию? Конечно, они не висели на телефоне по два часа в день, но все же за перемещениями друг друга в пространстве следили. Саша звонила и докладывала о своих планах не потому, что ей необходимо было с кем-то поделиться, а скорее лишь из-за того, что это было неким негласным ритуалом, непреложной и неоспоримой истиной: уехать из города, а тем более из страны, и не поставить в известность членов семьи — дурной тон и невоспитанность. И такого никогда не должно происходить, потому что не должно происходить никогда, и точка.
И что теперь? Означало ли Ирино заявление простую, ничем не подкрепленную, кроме рекламных проспектов, документальных фильмов и рассказов очевидцев, осведомленность о красотах Турции, или, как показалось Саше, за советом посетить Памуккале скрывалось что-то еще? Конечно, про Памуккале — белоснежное ледяное чудо в сорокаградусной жаре — мог слышать каждый, и совсем не обязательно самолично где-то присутствовать, чтобы потом рекомендовать другим посетить это место. Она и сама нередко, услышав, что кто-то из знакомых направляется в другую страну, моментально забрасывала счастливчика названиями местных галерей, во многих из которых ей пока бывать не приходилось. Но никому и в голову не приходило сомневаться в том, что стоит посмотреть на знаменитых «тонущих» рыбаков Гойи в Прадо или на полотна Да Винчи во флорентийской Уффици. Почему же тогда простое, вскользь брошенное замечание сестры о знаменитой на весь мир турецкой достопримечательности неожиданно выбило Сашу из колеи? Она сама четко не смогла бы обозначить, что именно заставило ее насторожиться. Было ли это ощущение затаенной грусти в голосе Иры? Или, возможно, еле уловимое, чуть слышное эхо каких-то воспоминаний, промелькнувших в том вздохе, который она не смогла сдержать, когда произнесла название горы? А может, за всем этим вообще ничего не скрывается, кроме разыгравшегося Сашиного воображения? Творческие люди практически всегда бывают излишне эмоциональны. Они более других подвержены поиску скрытого смысла в словах и поступках окружающих и склонны видеть то, чего не существует на самом деле.