Жилец. Смерть играет

Хейр Сирил

Следующим свидетелем был судебно-медицинский эксперт. Он привнес в судебное разбирательство дух деловитости, так как изложил свои свидетельские показания сухо и немногословно, сделав их совершенно будничными. Многие из слушателей, разинувшие рты в ожидании чего-то захватывающего, даже почувствовали себя в некотором роде обманутыми. Правда, позже, открыв вечерние газеты и прочитав те же самые показания во всем великолепии газетных шапок и подзаголовков, они могли восполнить недостаток сенсационности и драматизма, которым, как ни странно, страдал оригинал.

Судебно-медицинский

эксперт бодро сообщил свое имя, адрес и аттестационные данные. Далее рассказал, что его вызвали на Дейлсфорд-Гарденз, 27, где он увидел тело покойного. Трупное окоченение уже наступило. Невозможно сказать точно, как долго он уже был мертв, но, по его расчетам, два-три дня. Таким образом, надо полагать, что смерть наступила между полуднем пятницы и полуднем субботы. Но вообще-то он считает, что скорее в начале этого временного промежутка.

Когда эксперта конкретно спросили, похоже ли на то, что смерть наступила в пятницу после полудня или вечером, он с этим согласился.

— Вы обнаружили что-нибудь указывающее на причину смерти? — задал следующий вопрос следователь.

— Да, кусок тонкого шнура, дважды обмотанный вокруг шеи и завязанный в тугой узел на спине.

— Вы имеете в виду вот этот кусок шнура?

В первый раз за время показаний эксперта зал всколыхнулся от интереса, когда невозмутимый пристав выложил перед ним вещественное доказательство. Судебно-медицинский эксперт, глянув на него, произнес слово «да» и углубился в медицинские подробности. Он производил вскрытие трупа. Тело было здоровое и упитанное. Без каких-либо признаков органического заболевания. Смерть наступила в результате удушения. Для этого требовалось приложить огромную силу, самоубийство исключается. Затем эксперт собрал свои бумаги и покинул место для дачи свидетельских показаний с тем же меланхолически-деловитым видом, который сохранял на протяжении всего этого времени.

Следующим вызвали Харпера, а затем Льюиса — рассказать о том, как они обнаружили тело.

Инспектор Маллет, равнодушно слушая по второму разу ту же самую историю, получил своего рода мрачное удовлетворение, отмечая разницу в их поведении. Харпер предстал перед следователем таким же, как и до того перед ним, — сдержанным, отрешенным и хладнокровным; Льюис, напротив, был суетлив и взволнован. Он явно испытывал вульгарное удовольствие оттого, что в кои-то веки оказался в центре внимания, и был гораздо более озабочен тем, чтобы описать свои собственные переживания, ужас и изумление по поводу увиденного, чем прибавить что-либо полезное для следствия. Маллет знал, что он уже позволил проинтервьюировать и сфотографировать себя газетчикам, в отличие от Харпера, который сделал все, что было в его силах, чтобы избежать огласки. Рядом эти двое являли собой контраст, который для психолога — а каждый хороший детектив должен быть в какой-то степени психологом — не лишен интереса и, возможно, пользы.

Следователь посмотрел на часы. До сих пор он проявлял похвальную расторопность и очень старался закончить дело до обеда.

— Осталось всего два свидетеля, —

сообщил он жюри. — Заслушаем их сейчас.

Члены жюри, изнывающие на жестких деревянных скамьях и мечтающие вырваться из зловонной атмосферы, нетерпеливо заерзали, но возражать не стали.

— Мистер Дюпин, — объявил судебный пристав.

Дюпин, выглядевший изможденным и задерганным, вышел вперед. Он нервно произнес присягу, держа Библию так, как будто боялся, что она его укусит, и сделал два-три глубоких вдоха, прежде чем ответил на поставленные ему вопросы.

— Ваше имя Гетор Дюпин? — спросил следователь.

— Да.

— И вы живете на Фиц-Джеймс-авеню в Сент-Джонс-Вуд, дом номер 98?

— Да.

— Вы — секретарь «Лондон энд империал эстейтс компани»?

— Да… то есть… да.

— Президентом которой был покойный?

Мистер Дюпин откашлялся, обнажил зубы в нервной усмешке и скорее вздохнул, чем проговорил:

— Да, был.

— Когда вы в последний раз видели мистера Баллантайна?

— Около пяти часов вечера в прошлую пятницу.

— Это было в конторе «Лондон энд империал эстейтс компани»?

— Да, я бы так сказал. — Мистер Дюпин поспешно поправился: — Точнее, это было на улице возле конторы. На тротуаре.

— Вы находились на тротуаре, возле конторы, вместе с ним?

— Нет. Я находился в конторе, у окна.

— Вы смотрели в окно и увидели, что он идет?

— Именно так.

— Вы видели, куда он направлялся?

— Нет, пожалуй что нет… Нет, определенно нет.

— У вас не было какой-то особой причины для наблюдения, как я полагаю?предположил следователь.

Мистер Дюпин пару раз сморгнул, прежде чем ответил:

— Нет, никакой особой причины не было.

— Он был в тот момент один?

— Да, один.

— У него было что-нибудь с собой?

— Только зонтик, больше ничего.

— Вы разговаривали с ним перед тем, как он ушел?

— О да, совсем незадолго до этого.

— И как вам показалось, мистер Баллантайн пребывал в нормальном физическом и душевном состоянии?

— Абсолютно нормальном, в том, что касается здоровья, — ответил секретарь. Потом, понизив голос, добавил: — Конечно, он был весьма обеспокоен деловыми вопросами.

— И как я полагаю, он обсуждал эти деловые вопросы с вами?

— Да. О да, обсуждал.

— Уходя, он сказал вам, куда направляется?

— Нет. Нет. Он был не слишком… не слишком общительным человеком, когда дело не касалось бизнеса.

— Мистер Баллантайн когда-нибудь упоминал в разговоре с вами о доме номер 27 по Дейлсфорд-Гарденз?

— Конечно нет.

— Благодарю вас, — сказал следователь, кивком показывая, что свидетель может идти.

Но у мистера Дюпина было еще что сказать.

— Думаю, мне следует сказать… — проговорил он, задыхаясь и крепко сжимая худыми руками перила свидетельской трибуны, будто боялся, что его могут силой увести оттуда, прежде чем он закончит, — я мог бы сказать, что в то утро мистер Баллантайн проявлял крайнюю обеспокоенность, даже тревогу…