Жили-были мы с братом. Часть 2

Цымбаленко Сергей

В крепости пусто. Я несколько раз окликаю Лешку, заглядываю внутрь… Радоваться надо, что мальчуган дома, в тепле, а мне немного обидно. Просто смешно.

Вдруг слышу смех. Лешка устроился на заборе среди торчащих палок так, будто удобней места и быть не может. Одну ногу поджал, обнял руками, голова на колене, шапка съехала на нос, виден только хитрый глаз. Лешка весело болтает ногой при моем приближении, стоптанный ботинок вот-вот свалится. Еще бы! Вместо шнурка – проволока, и та размоталась.

–

Хорошо тебе там? – спрашиваю я.

– Ага, – радуется Лешка. – Я выше тебя.

– А если я на забор залезу? Лешка смеется.

– Не залезешь.

Конечно, такие ограды ставят лишь от малолетних разбойников. Он здесь все для нападения на несчастные парочки приспособил: ящик, чтобы прицельный огонь вести, снег утоптал для быстрых маневров.

– Ты здесь и живешь? Как снежный человек? Лешка кивнул, но засомневался:

– Снежные в горах живут. Здоровые, как ты.

– Нет, я не из них. Мне даже в тулупе холодно. Как ты не мерзнешь в своем пальто? Наверное, ты из льда.

– Не-а.

– Тогда пошли по домам, пока не окоченели.

– Ну и уходи! – Лешка сердито отворачивается.

– Поздно ведь, – оправдываюсь я. – Мама тебя заждалась.

Мальчишеская нога обреченно повисла. Я пробую затянуть проволоку-шнурок на ботинке, но она обрывается.

Лешка резко подтягивает ногу и теряет равновесие. Я едва успеваю подхватить его. Он беспомощно висит на моих руках. Глаза мокрые, на носу мутная слезинка.

– Эй, ты чего? Обиделся? Лешка мотает головой.

Я осторожно ставлю его на землю. Лешка вдруг доверчиво обхватывает меня руками, уткнувшись головой в тулуп. Ничего не понимаю. Просто смешно.

– Что же нам теперь делать? Ночевать в твоем снежном доме?

– Угу.

– А мамы пусть волнуются, в милицию звонят, да? Лешка, помолчав, говорит:

– У меня все равно дома никого.

– Как это? Поздно с работы приходят?

– Совсем нет.

– Не понял…

Я присел, чтобы видеть лицо «снежного человечка», но он отводит глаза в сторону.

– У меня батя на Север улетел. На самолете. У него работа такая.

– А мать?

Лешка мельком глянул на меня, нахмурил белесые брови.

– Мамки нету… Тетка иногда заходит. А сегодня не придет. Вот болван… Это я о себе. Давно можно было догадаться, что у него беда, и не лезть с вопросами.

– Ты есть, наверное, хочешь, – спохватился я. – Идем.

Ко мне пойдем, ладно?

Я стараюсь открыть дверь осторожно, но мама все равно просыпается. Скрипит кровать, шаркают тапочки. Моя старенькая мама стоит в халате и наброшенной на плечи шали. Не избежать очередного выговора, если бы не мой спутник. Глазами прошу ее ни о чем не спрашивать.

– Это Лешка.

Морщинки на мамином лице дрогнули.

В школьной курточке с драными локтями Лешка еще меньше и беззащитней. Я спроваживаю

его мыться и шепчу маме:

– Покорми его чем-нибудь. Он без родителей пока. Лешка быстро появляется, с опаской поглядывая на нас.

На кухне тепло и уютно. Мама раскладывает бутерброды с колбасой, разливает чай и неторопливо рассказывает, как была маленькой, в школе ее старостой выбрали, и она стала мальчишек воспитывать. Это значит, что лупила их напропалую…

Лешка, не доев очередной бутерброд, прислоняется к моему плечу и засыпает, улыбаясь.

– Худущий-то какой, – вздыхает мама.

Я пересказываю историю, услышанную от мальчугана.

– Пусть у нас поживет, пока отец не вернется. Лешка все-таки, – Мамино лицо посерело. – Не надо. Не плачь.

– Глупенький, – улыбается она сквозь слезы. – Я поплачу, и легче станет.

Свинство, но я второй день не появляюсь у Наташи. Про университет и говорить нечего. Лешка говорит, что в его школе эпидемия гриппа, тетка совсем пропала. Так что его отмыть, одеть, подкормить надо. Все равно я ни о чем другом пока думать не могу. Мама говорит, что он без меня хныкать и капризничать начинает, как дошколенок. Даже в булочную приходится идти вместе.

– Вовка, ты? – останавливает нас парень в модном каракулевом пальто и меховой шапке-пилотке, раскрыв объятья.

Раз под глазом синяк, значит это мой школьный приятель Витька Котенко.

Степенно пожимаю руку – нечего обниматься посреди улицы. Тем более, что от Виктора за километр пахнет спиртным.

– Все воюешь? – спрашиваю я.

Виктор, блаженно улыбаясь, надвигает шапку на подбитый глаз. Обратив внимание на Лешку, радостно реагирует:

– Ой! Твой, что ли?

Лешка сердито отворачивается.

– Мой.

– Ну, ты даешь! – восхищается Витька. – Когда успел!

– Стараемся, – скромно реагирую я. – Ты, Виктор, заходи как-нибудь. Вдруг я смогу тебя на путь истинный направить.

– Ой, надо направить, обязательно зайду. Вот только премию прогуляю и зайду. Взяли вдруг и наградили.

– Да-а, ты все такой же.

– Какой? – заинтересовался Виктор, гордо выпятив грудь.

– Обормотик такой же.

– Чего? – удивленно смотрит приятель.

– Котик-бегемотик. Пока.

– Пока… – растерянно отзывается Виктор. И вдруг оживает. – Так я зайду… Вовка-морковка.

Он радостно смеется, что рифму подобрал, в детстве у него это плохо получалось. Уходит, помахивая пижонской шапкой.

Лешка кричит ему вслед:

– У, пьянчужка.

– Он добрый, – встаю я на защиту человека из своего детства. – Просто слабохарактерный. А ты что, сильно пьяных не любишь?

– Еще любить их… За что? – совсем не по-детски вздыхает Лешка.

Мама к нашему приходу сотворила Лешке рубашку из моей старой. Осталось только пуговицы пришить.