Жили-были. Русские инородные сказки – 7
Шрифт:
Но особенно на Антуане помешались парижские дамы. Пожилые девы и циничные проститутки, стриженые феминистки, почтенные матроны, школьницы, гувернантки, зеленщицы, графини, няньки… Весь город внезапно наполнился вздохами. По утрам у дверей фамильного дома Сент-Обэров на рю де Шантильи копились горы букетов и корзин с лилиями (любимые цветы Антуана), эйнемовские жестянки с шоколадом, вкусно пахнущие сквозь вощеную бумагу, перевязанные ленточками жареные поросята, баночки с вареньем из роз, пакетики кофе, жестянки трубочного табаку, альбомы для записи нот в кожаных, тисненных золотом переплетах, ароматные свечи и конверты, конверты, конверты.
Время от времени Антуан выбирал из груды конвертов один и писал ответ. Он прекрасно писал. Ответное письмо было напоено сладчайшим ядом – смесью лести, невысказанных перспектив неземного блаженства, нежности и очаровательной детской невинности. Антуан, судя по этим письмам, был сущим дитятею в любых бытовых вопросах, и от строк веяло той же застенчивой беспомощностью, какой природа столь щедро наделила детенышей зверей и людей. Явное следствие естественного отбора, хмыкнул Макс, сторонник дарвиновской теории. Ни одна самка не обидит детеныша, если у него розовые пяточки и пушистые ресницы. Циничный мужик этот английский доктор. Но какой умный.
С избранной дамой завязывалась нежная переписка. Если дама оказывалась с перспективой (скажем, она была богата, или знатна, или вхожа в известный салон, или у нее в лавке была особенно вкусная сдоба) – переписка становилась все нежнее и нежнее. Таких дам обычно было несколько, и каждая считала себя единственной. Макс, будучи здравомыслящим и очень добрым человеком, читал десятки этих писем: к нему приходили посекретничать юные родственницы и подружки Мишель, плакали, благодарили за носовой платок, вытирали нос, советовались, как быть дальше. Внешность его располагала к откровенности – Мишель не раз, смеясь, замечала, что ему бы очень подошла карьера священника. Только не католического, хихикала она, а вашего, знаешь, такой здоровый, пузатый, весь в золоте, с вот такущим крестом. И рожа красная. А я, она мечтательно заводила глаза, я была бы попадьей! И у нас был бы не один Филипп, а куча детишек… Матушка… как по-русски «Мишель»?
Михалина, бурчал в ответ Макс. Но это малороссийское имя, а в России такого нет. Ну, нет так нет, покладисто отвечала Мишель. Я бы сменила имя, раз так. Была бы матушка Параскева, – по-русски она говорила ужасно смешно, с неправильными ударениями и картавя. Макс от этого таял, так что хоть на хлеб мажь. И выкопала же откуда-то эту Параскеву, ну и имечко.
И вот. Пару месяцев назад Мишель получила письмо от господина Сент-Обэра. Представляешь, говорила она, иронически подняв бровь, он пишет мне: «Милый неведомый друг». Нет, ты представляешь? Смешной какой мальчик, надо написать ему что-нибудь в ответ, нельзя обижать слабых. И потом, он все-таки гений…
А я? – дразнил ее Макс. Я тоже гений. Слабый и ранимый. А Мишель в ответ вдруг вся как-то подобралась и улыбнулась. Тихо так улыбнулась, тайно, словно беременная Мария. И ему бы тогда заметить эту улыбочку, эти полуприкрытые глаза, ему бы увезти ее подальше, к морю, на корабле каком-нибудь, чтобы солнце, и кружевные тени, и устрицы в прибрежном кафе, и променад в Ницце. А он проморгал. Болван. Макс даже зубами скрипнул от злости на себя. Идиот. Решил, что она играет, дурака валяет. И потом, когда находил в спальне обрывки писем, и потом, когда вдруг Анжелина пришла на кофе как-то после обеда, а Мишель, по собственным словам, к Анжелине
А кстати, не такой уж он и худосочный, перебил сам себя Макс. Вполне такой мужчина в теле, только роста маленького очень. И плечики узкие. И чем он, собственно говоря, болен? На вид румяный такой, круглая розовенькая мордашка, хорошенький, действительно ровно херувим. С прыщами, правда. Небось от шоколада. Ну и хромает, да. И голоса почти нет, хрипит только, как клошар на мосту. Поэтому ходит с тяжелой тростью, прыщи на подбородке прячет в шелковый шарф до полу и в основном молчит и смотрит со значением. И еще не разрешает себя фотографировать. Вообще. Никогда. Никаких дагерротипов, говорит, обет такой дал.
Убил бы, неожиданно закончил Макс поток невеселых мыслей. Он доехал до каменного особняка на углу, расплатился с извозчиком и поднялся по ступенькам.
– Месье Джонатан че-то перетирает с клиентом. Вы идите покуда в гостиную, промочите горло, он его быстро выставит.
Джонатан притащил дворецкого с собой. Прямо из Техаса. Хорошо еще, что Билл не сморкается в занавески. А мог бы.
– Спасибо, Билл. Как твои дела?
– Да все то же, мистер Макс. СОС, как у нас говорят.
– Что, совсем скверно?
– Нет, вы не поняли. – Билл заржал как конь. – СОС – это сэйм олд шит. [2] Смешно, правда?
– Очень, – вежливо согласился Макс
Он прошел в гостиную, взял из рук Билла щедрую, почти с горкой, порцию неразбавленного виски, уселся в изумительно удобное джонатановское кресло у камина, залпом выпил стакан и позвонил в колокольчик.
– А нельзя ли повторить?
– Уууу… – понимающе протянул Билл. – Что, совсем ваша хозяйка чудит?
Боже мой, подумал Макс. Не хватало еще, чтобы меня жалела прислуга.
2
Same old shit – все то же старое дерьмо (англ.). То есть дела идут по-старому, как обычно.
Билл как ни в чем не бывало плеснул вторую порцию и продолжал:
– Они как с ума посходили с этим козлом вонючим. Вот моя Пегги. Вот казалось бы. Ведь в трактире отпахала пять лет, уж считай никаких девичьих грез. А ведь туда же!
Макс подавился виски. «Девичьи грезы» из уст Билла звучали совершенно непристойно.
– А что, он ей тоже пишет?
– Ну а то. Еще как. А она, дурында, ему каждый день шлет жареного поросенка и три бутылки шампанского из магазинной кладовой, да не с верхнего ряда, а с нижнего, где дорогое пойло хранится. И так уж два месяца. Я ей говорю, по миру пойдешь с такими делами, дура ты, таких, как ты, у него пучок на пятачок.
– А она? – Максу и в самом деле было интересно.
– А она, знаете, мистер Макс, – Билл пощелкал пальцами, пытаясь извлечь из своего небогатого запаса нужное слово, – она так… улыбается… растроганно, во. Ровно богоматерь или монашка какая. Тьфу, пропасть! – Билл огорченно рубанул по воздуху сжатой в кулак пятерней. – Простите, мистер Макс, наболело. Пойду я. Спасибо вам, выслушали.
– Ну что, рогоносец хренов, пожаловал к доброму дядюшке Джонатану? – еще с лестницы пробасил Джонатан. Сердиться на Джонатана было невозможно.