Жили два друга
Шрифт:
Глава вторая
Через неделю Демин получил по почте вызов из военкомата. Он долго крутил перед глазами бумажку, где было написано, что 26 августа 1945 года он, капитан Демин Николай Прокофьевич, обязан к десяти ноль-ноль явиться в комнату № 1 к городскому военному комиссару полковнику Деньдоброму. По старой службистской привычке он старательно надраивал потускневшие пуговицы кителя, сам гладил брюки, чистил до блеска ботинки.
Одевшись, посмотрел в зеркало.
– Вишь какой гвардеец глаза на меня оттуда пялит, – печально
Зара умела тонко уходить от любого разговора способного омрачить мужа. Он всегда это понимал и ценил. И сейчас без всякого труда догадался, почему она поспешила задать вопрос о причинах вызова в военкомат.
– Зачем вызывают? Не меньше, чем дивизией командовать предложат, – пошутил он невесело.
– А если всерьез?
– Очевидно, пришло из госпиталя мое личное дело, как уволенного в запас.
– Коля, ты совершенно забыл, – нахмурила она темные бровки. – Ветлугин просил тебя передать письмо военкому города.
Домин от неожиданности даже выругался:
– А ведь и верно, черт его побери! Действительно, нехорошо получается, если вдуматься. Спасибо, что напомнила. Я сейчас этот конверт поищу.
Она стояла за его спиной и видела быструю смену выражения зеленых глаз: горечь, улыбчивость, теперь озабоченность. Он тоже перехватил ее пристальный взгляд, отметил улыбку на тонких, с утра бледноватых губах.
– Чему рада? – спросил он потеплевшим голосом.
– Та-а-ак, – протянула Зарема.
– Так ничего не бывает. Признавайся, о чем сейчас думаешь?
– Думаю, почему ты никогда не назовешь меня женой. Ну, хоть раз бы окликнул: жена, супруга или с какими-нибудь суффиксами: женушка, женулька, женуленька.
– Зачем? – улыбнулся Демин. – Ты для меня не жена. Ты гораздо больше и выше и дороже. Ты – любимая.
– Как ты сказал, – засмеялась Зарема. – Любовница? А ну, повтори, негодник!
– Любимая, – воскликнул Демин, схватил ее на руки и закружил по комнате.
– Тише! – испуганно засмеялась она. – Ты же знаешь, я беременна.
– Не бойся, сегодня не родишь, – дурашливо ухмыльнулся Демин.
В дверях выросла широкая фигура хозяйки:
– Ну и ну! – воскликнула она и всплеснула руками. – Поглядите-ка, батюшки светы, на этих охальников.
Я им кофей с цикорием кипячу, манку варю на порошковом молоке, а они вместо помощи среди бела дня бесстыдно целуются. Ужо возьму ремень, достанется на орехи.
– Домна Егоровна, – взмолился Демин, – это ее ремнем. Она первая полезла целоваться. А я ни-ни. Заберите ее, пусть помогает по хозяйству, а у меня тут свои дела.
Оставшись один, Демин выдвинул из-под кровати свой чемодан, достал спрятанную на самом дне черную клеенчатую тетрадь, вздохнул. Зара еще ничего не знала о существовании этой тетради.
В ту пору военкоматы были мало похожи на нынешние. Совсем недавно отгремела война, и огромным потоком проходили через них люди. Тысячами увольнялись седоусые боевые старшины, а то и лейтенанты старших возрастов, приходили становиться
В сером трехэтажном особняке, расположенном на второй по величине и значению улице города, было с утра и до позднего вечера людно. Дверь на мягкой пружине почти ежесекундно открывалась и закрывалась. Кабинет военкома помещался на втором этаже. Демин вошел в приемную, забитую офицерами всех родов войск, пропахшую запахом сапог, пропотевших гимнастерок, кожаных ремней и портупей. Только полковников здесь было десять. Один из них, ужасно худой, высокий, с четырьмя планками орденов и медалей, с курчавой шевелюрой над нервным лицом, костылем стучал по паркету перед массивным столом, за которым восседал дежурный лейтенант. «Чем-то ты, браг, на батьку Махно похож», – усмехнулся про себя внезапно пришедшему на ум нелепому сравнению Демин. А полковник тем временем тонким пронзительным голосом восклицал:
– А я настаиваю, лейтенант! Немедленно передайте военкому, что с ним желает разговаривать полковник Чепыжкин. Так и передайте – Чепыжкин. Я четырежды раненный и четырежды награжденный, а вы меня здесь больше часа уже маринуете, понимаете ли! Никакого порядка у вас тут нет в тылу.
Моложавый лейтенант встал из-за стола и сквозь стекла роговых очков немного насмешливо оглядел кипятившегося полковника. Только сейчас Демин заметил: левый рукав кителя у лейтенанта пустой.
– Так ведь и тыла давно уже нет, товарищ полковник! Ни фронта, ни тыла – война-то окончилась…
– А вы не учите меня, молодой человек, и не ловите на оговорках, – вскипел Чепыжкин. – Я не хуже вас об этом знаю.
– Зачем мне вас учить, – потупился лейтенант, – это просто к слову. Что я могу поделать, если получил строжайший приказ – в десять ноль-ноль пропустить лишь одного человека, а сейчас девять пятьдесят восемь. – Он наметанным глазом скользнул по гимнастерке подошедшего к столу Николая, уверенно сказал: – А вы, наверное, и есть капитан Демин?
– Так точно.
– Давайте вашу повесточку. – Лейтенант скрылся за высокой дверью, обитой кожаной подушкой.
Шумевший в приемной полковник Чепыжкин бросил на Демина пренебрежительный взгляд и молча отошел к подоконнику. Другие, наоборот, с любопытством поглядели на Николая: что это за капитан, если сам военком начинает свой рабочий день с беседы с ним? Лейтенант вернулся и очень тепло поглядел на Николая.
– Пожалуйста, товарищ капитан. Военком вас ждет.
Полковник Деньдобрый оказался огромным, изрядно располневшим человеком лет сорока пяти. На широком лице венозные паутинки, под живыми, подвижными глазами чугунного налива отеки. На летной гимнастерке, кроме орденских планок, четыре нашивки – отметки о тяжелых ранениях.