Жили два друга
Шрифт:
– Подожди, – остановил его Николай, – хочешь, я тебе стихи свои почитаю. Я их публиковать не буду, а в новой повести использую.
– Вот это лучше, Коля. Читай.
Демин достал из ящика письменного стола листок, положил для чего-то перед собой, хотя на память знал все строчки, глуховато откашлялся.
Седой угрюмый человекПо жизни прекратил– Хорошие стихи, – сказал Чичико задумчиво. Жизнь – это действительно не река с цинандали, не из одних радостей состоит. И бьют в ней тебя… тоже бывает. Однако когда бьют, надо побыстрее подниматься и еще увереннее идти вперед. Как ты шел на зенитки, как я на них шел, помнишь? – Он осекся и внимательно посмотрел на своего фронтового друга. – Это вот такому, кто честь потерял, как ты об этом типе мне рассказывал, такому уже не подняться.
– Спасибо, Чичико, – бесстрастно кивнул головою Демин, – ты всегда говоришь правду. – И в нем окончательно созрело решение.
Чичико уезжал к себе на юг поздно ночью. Когда скрылся в тоннеле последний вагон скорого поезда с красным сигнальным фонариком, и на перроне не осталось ни одного провожающего, Демин вздохнул и отправился домой. В эту ночь он долго расхаживал по набережной, подставляя колючему ветру лицо. «Милый Чичико Белашвили! А ведь он очень все-таки прав в своей прямолинейной категоричности. Трудно подниматься, если так низко упал. Даже раскаявшемуся непосильно нести по жизни взваленную на себя ношу».
Демин вспомнил бесконечно дорогих и близких ему людей. Они разными были, эти люди, с которыми он шел по войне, дружил, делился самым что ни на есть сокровенным. Целой вереницей выстраивались они в его сознании, и погибшие, и живые, и он видел сейчас их так же ярко, как видел и в жизни.
Полковник
Вконец замерзший, он вернулся домой и, присев за письменный стол, стал перелистывать страницы семейного альбома, подолгу рассматривать каждую фотографию. Потом встал и нежно погладил халат Зары, всегда висевший в его кабинете со дня ее смерти.
– Ты прости, – сказал он глухо и пежно, – мы же никогда больше не увидимся. Прости меня за эту ошибку, тем более что она – последняя.
Потом он сварил кофе и выпил большую чашку. Мелкий озноб прошел по его телу.
«Это от прогулки по холоду, – подбодрил себя Демин, – это вовсе не оттого, что мне страшно».
Он достал из холодильника бутылку коньяку и банку креветок, вспомнив, что эти креветки были с полгода назад куплены Заремой к какому-то празднику. В горьком одиночестве медленно, рюмка за рюмкой, он выпил всю бутылку.
Потом вернулся в кабинет. В маленьком туалетном зеркальце, что стояло на письменном столе, отразилось его лицо, обрамленное седыми висками и, отмеченное шрамом на щеке – след от ранения, полученного в полете на разведку Зееловских высот. Он вспоминал, и виделось ему лесное озеро, все охваченное утренней девственной свежестью, и обнаженная Зара, входившая в зеркально чистую воду. Так началась лучшая полоса в его жизни. Но как быстро она пролетела.
Мог ли он тогда предположить, что так сложатся их судьбы!.. Потом Демин написал письмо.
За окном прогрохотал первый трамвай с редкими озябшими пассажирами. Было около семи. Демин удивился, почему его не берет коньяк. Наверное, это от нервов.
Раскрыв нижний ящик книжного шкафа, он недолго в нем порылся и достал пистолет ТТ. Это был тот самый, подаренный ему за боевые отличия в сорок пятом победном году.
Почти не ощущая волнения, он приставил глазок пистолетного дула к груди, усмехнувшись, подумал:
«Как это просто! Гораздо проще, чем пикировать на зенитную батарею, когда она плюется огнем». Он выше поднял пистолет, сначала остановил его у подбородка, затем приблизил к виску.
– Ну что же, капитан Демин, иди в свою самую последнюю атаку! – приказал он себе.
Ранним утром в центре большого города раздался одинокий выстрел…