Жираф Джим
Шрифт:
Я киваю. Кажется, я начинаю врубаться.
— Если я правильно понял, вы имеете в виду хорошеньких медсестер. Вам платят за секс с хорошенькими медсестрами. — Я на секунду задумываюсь, а потом добавляю: — Но зачем бы хорошеньким медсестрам платить вам за секс?
— Я вообще даже не упоминал про хорошеньких медсестер.
— Тогда с кем?
Он тушит в пепельнице сигарету, выпивает всю пинту одним глотком и прикуривает новую сигарету.
— С пациентами.
— Вот это уже более правдоподобно.
—
— О Господи.
— Больше всего лично мне жалко старых людей. Тех, у кого умерли жены. А они уже не в состоянии выйти в общество и снять девочку на ночь.
— Вы занимаетесь сексом с пожилыми людьми?
— А кто этим не занимается?
— Я не занимаюсь, — говорю я с достоинством. — На самом деле почти никто не занимается. И даже почти никто из пожилых людей.
— Как бы там ни было, речь не о сексе. Речь о том, чтобы сделать мир чуточку лучше. Представьте себе, вы прикованы к постели, и целый день у вас перед глазами мелькают хорошенькие медсестры, а вы даже пыптика побаловать не можете.
— Кого побаловать?
— Пыптика.
— А это кто?
— Молодой человек, я пытаюсь сказать, что есть люди, которые по состоянию здоровья просто не могут заняться самоудовлетворением.
— Речь идет о мужчинах, я правильно понимаю? Вы занимаетесь сексом с мужчинами. — Он молчит, так что я продолжаю: — Ну хорошо, а зачем вам такой костюм?
— Он их возбуждает. Для инвалида, прикованного к постели, возможность ходить или раскачиваться на люстре — все равно что для нормального человека запрыгнуть с земли на крышу небоскреба. В ваших глазах я, может быть, выгляжу идиотом. Но для них я — герой.
— А вы так делаете? Раскачиваетесь на люстрах?
— Я делаю все, о чем меня просят.
— И кто-то из них попросил вас покачаться на люстре?
Он кивает.
— Да, она очень от этого возбуждалась.
— А вы уверены, что она не издевалась над вами?
— Меня не спрашивайте, — говорит он серьезно. — Женщин я категорически не понимаю. Если по правде, меня от них просто тошнит.
— Как-то вы это сказали… с такой пронзительной горечью.
Он сплевывает на пол.
— А вы как думаете? Взять хоть этого Джеймса. Он хорош собой, да. И только поэтому им всем страсть как хочется завалиться с ним в койку. Всем хорошеньким медсестрам. И взять меня, человека, достойного во всех отношениях. С кем мне приходится иметь дело? С инвалидами, калеками и людьми, которые даже не могут проснуться.
— А Джеймс, это кто?
Он кивает куда-то в угол.
— Джеймс Жираф, новый врач.
— А, это который
— А всем остальным остается смотреть и завидовать. Куда бы я ни пошел, я везде натыкаюсь на хорошенькую медсестру, всю в слезах, потому что доктор Жираф разбил ее сердце, бросил ее ради лучшей подруги, и все в том же духе.
— В таком случае им надо держаться от него подальше.
— А вы попытайтесь им это сказать. Они называют его мерзавцем, грубияном и хамом, говорят, что они его ненавидят; говорят, что им даже смотреть на него противно. А потом встречают его в коридоре, смотрят в эти его печальные карие глаза и прямо тают. Меня с этого просто тошнит.
— А как они смотрят в его печальные карие глаза? Он же носит темные очки.
— Он их снимает.
— Но даже если снимает, он же очень высокий. Чтобы заглянуть ему в глаза, медсестре надо встать на табуретку.
— С такими глазами — не надо. От взгляда Джеймса у девушек трусики плавятся.
— Тогда, может быть, он и есть настоящий супергерой. — Мой собеседник опять кривится, и я поспешно добавляю: — Кстати, мне вовсе не кажется, что он так уж хорош собой.
— Джеймс безусловно хорош собой, у него очень неординарная внешность. Да, лицо у него необычное, и нос несколько великоват. Но это так, мелочи. Главное — это глаза. И походка. Такая степенная и величавая.
— Степенная и величавая — это легко. Я тоже умею ходить степенно и величаво. — Я встаю, делаю пару шагов, спотыкаюсь и падаю. — Это все из-за пива.
— Вы ведь даже глотка не отпили.
— А в нем много газа, и оно испаряется крепкими алкогольными испарениями, — объясняю я. — Наверное, я надышался.
— Давайте я вам помогу. — Он берет мою кружку и осушает ее одним глотком. — Нам надо напиться, — говорит он слегка заплетающимся языком. — Теперь ваша очередь угощать.
Я похлопываю себя по несуществующим карманам пижамы.
— Я не взял с собой денег.
— Тогда запишите их на мой счет. Кстати, позвольте представиться. Капитан Кейп, Большой Мыс, сексуальный супергерой, — говорит он и подает мне руку для рукопожатия. — Хотя можете называть меня попросту Джонатан.
— Скотт Спектр.
Я иду к бару, но барменше сейчас не до меня. Она занята: самозабвенно целуется с кем-то из хирургов. Минут через десять она отлепляется от него, чтобы перевести дух, и наконец замечает меня. Я уже открываю рот, чтобы сделать заказ, но тут к бару подходит хорошенькая медсестра, высокая эффектная блондинка.