Жить хорошо. Модели личной философии от буддизма до светского гуманизма
Шрифт:
На Западе (это направление называют иногда буддийским модернизмом или необуддизмом) буддизм развивался довольно своеобразно. Хотя ни одна из школ буддизма в тех странах, где буддийская традиция существует давно и прочно, не рассматривает «Я» с натуралистических позиций (в большинстве своем эти ветви придерживаются дуализма и поэтому не усматривают у психических состояний физическую природу) и хотя перерождение почти никакие школы не отрицают, буддизм перенимается и затем трансформируется натуралистами, агностиками и атеистами. Прелесть буддизма для светских натуралистов «духовного, но не религиозного» толка состоит в том,
Обычно я описываю необуддизм, который в лучших его проявлениях можно найти в Нью-Йорке и Сан-Франциско и их окрестностях, как шнур, свитый из трех прядей. Первая прядь – это буддийская мудрость с минимальной дозой метафизики и теорией природы человека, которая сводится к следующему.
Всё преходяще, а значит, и вы тоже, и я, и все, кто нам дорог.
Мир хрупок и полон страданий (дуккха).
Главная и при этом единственная поддающаяся контролю со стороны человека причина страданий – это алчное эго.
Склонному к стяжательству эго свойственно впадать в гнев и ярость, когда не удается получить желаемое (что в действительности не тождественно необходимому).
«Сдувая» эго, я становлюсь более внимательным к тому, что происходит вокруг, вне меня, а значит, к радостям и горестям остальных.
Все происходящее – это часть великого раскрытия.
Возможности для того, чтобы изменить мир или себя к лучшему в процессе раскрытия, довольно скудны.
Мы должны быть внимательны и всегда начеку, чтобы не упустить возможность уменьшить как собственные, так и чужие страдания.
Вторая прядь в этом тройном шнуре – этика. Изначально для Будды этика (шила) означала четыре базовые добродетели:
правильные намерения – стремление делать добро без похоти, алчности или злого умысла;
правильные средства к существованию – работа, которая не вредит мыслящим и чувствующим созданиям ни прямо, ни косвенно;
правильная речь – говорить правду и не распускать сплетни;
правильные поступки – не убивать, не прелюбодействовать, не употреблять дурманящих и опьяняющих веществ.
К ним добавляются четыре исключительные добродетели:
сострадание – расположенность к тому, чтобы облегчать страдание всех мыслящих и чувствующих существ;
любящая доброта – расположенность к тому, чтобы нести счастье всем мыслящим и чувствующим существам;
сочувствующая радость – расположенность к тому, чтобы радоваться, а не завидовать успехам и достижениям других;
уравновешенность – расположенность к тому, чтобы воспринимать благополучие всех прочих мыслящих и чувствующих существ как не менее важное, чем собственное, безмятежно принимать тот факт, что вы не центр Вселенной.
Третья и последняя прядь, придающая шнуру невероятную прочность, – осознанность, или медитация. Ранние буддисты отобрали из тысяч разных духовных, психических и физических практик индийской йоги несколько жемчужин и стали их применять.
Медитация, концентрация на дыхании,
Кроме того, медитация может служить средством этического саморазвития, подобно тому как спортсмены перед соревнованиями мысленно видят во всех подробностях предстоящие действия. Например, при медитации любящей доброты (метта) вы воображаете себя в ситуации, когда у вас припасена для себя еда, а рядом кто-то голодает. В идеале человек чувствует (или работает над тем, чтобы почувствовать), как лучшая часть его «Я» соглашается поделиться с голодным. Существуют также специальные техники развития конкретных навыков, чтобы уметь терпеть, лучше контролировать гнев, быть более храбрыми или проявлять сострадание. Задача в том, чтобы стать человеком, более чутким к страданиям других и настроенным откликаться на эти страдания так, чтобы суметь их уменьшить.
Вот некоторые соображения: чтобы действительно быть буддистом, то есть сделать буддизм своей жизненной философией, необходимо так или иначе овладеть всеми тремя прядями этого тройного шнура. Казалось бы, вполне оправданное требование, но о нем необходимо поговорить отдельно. Американцы, услышав, что я интересуюсь буддизмом, спрашивают, выполняю ли я практики. Почти всегда они при этом имеют в виду, медитирую ли я (или, точнее, медитирую ли я много и часто). Они не спрашивают, верю ли я в непостоянство всего сущего и в «не-Я» и претворяю ли в жизнь принципы этики сострадания и любящей доброты.
Представление, что буддизм – это главным образом медитации, характерно для стран Северной Атлантики. В 2011 г. я написал в колонку на HuffPost о «буржуазных буддистах», как я их назвал, и отметил в ней, что средний светский буддист в Восточной или Юго-Восточной Азии медитирует очень мало, примерно столько же, сколько средний американец-христианин молится. В Северной Америке и в Европе медитация, которая преподносится как неотъемлемая от буддизма или вдохновленная им практика, применяется для того, чтобы успокоить нервы и добиться большей безмятежности. Но ведь так мы только лелеем эго, а не избавляемся от эгоизма.
И вот мы подходим к вопросу о том, помогает ли буддизм достичь счастья. Ведь со всех сторон твердят, что да. Что я на это скажу? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Буддизм призывает остерегаться того, что привлекательно для эго, а что может быть лучшей рекламной приманкой для эго, чем обещание счастья? Как мы помним, исконный буддизм сосредоточен на дуккха – проблеме облегчения страданий для всех мыслящих и чувствующих существ, включая нас самих. Но облегчить страдания не значит достичь счастья. Позвольте мне рассказать, чем может обернуться горячее стремление объединить эти две идеи.