Жить и помнить
Шрифт:
Феликс сердито отвернулся к стене, натянул на голову одеяло. Спать так спать. Утро скоро.
Сморила дремота. Уже сквозь сон услышал подозрительную возню.
— Ты чего? — повернулся к жене.
Ядвига сидела на кровати, зажав платком рот.
— Ты что?
Ядвига заплакала громко, сморкаясь и кашляя:
— Она-то одна!
— Кто одна?
— Екатерина Михайловна одна. Совсем одна.
— Ну и что?
— Никого у нее нет. Ни мужа, ни сына. У нас дети, да и мы вдвоем. А она совсем одна…
Голые
— Что же делать?
— Может быть, Екатерина Михайловна и не думает брать Славека в Россию? — нерешительно замечает Феликс, чтобы успокоить жену.
— Ты видел, как она смотрит на Славека? Видел? Как мать! Я-то уж знаю.
— Насильно не возьмет.
— Разве в таком деле сила нужна? Не она возьмет. Сам майор Курбатов его возьмет! Своей славой Героя возьмет. Своим именем.
— Еще как Славек решит. Он ведь поляк. Наш!
— Надпись на могильном венке он какую заказал? Курбатов он.
— Да спи ты наконец, — рассердился Феликс. — Не о себе надо думать, а о Славеке. Пусть сам решит. Не сейчас, так через год, через два, когда вырастет, пусть и решает, кем ему быть: поляком или русским. Одно только знаю: будет он человеком. Слышишь: человеком! Это главное. Спи. Скоро утро.
…Ночь и вправду уже на исходе. Светлеет в окне край неба. Не спит Феликс. Не спит Ядвига.
Сколько еще ночей не спать им!
5. Первая примерка
Портной, адрес которого дал Юзек, жил на узкой изогнутой грязной улице в районе вокзала. На разных исторических этапах улица называлась по-разному. В царстве Польском в честь наместника великого князя Константина она называлась Константиновской; перед войной ей присвоили имя генерала Рыдз-Смиглы; во время немецкой оккупации на ней появились таблички с готическим шрифтом: «Герингштрассе». Сейчас ее называли Вокзальной.
Ян Дембовский нашел нужный дом, поднялся на второй этаж, позвонил. Дверь открыл мужчина, в полутемной прихожей его лица нельзя было разглядеть.
— Что угодно?
— Прошу прощения. Мне сказали, что здесь живет портной. Вывески нет. Может быть, ошибка?
— Входите. Вам правильно сказали. — В голосе мужчины послышалась усмешка. — Без вывески приходится работать. Налоги, поборы. Лучше скромнее…
Дембовский вошел в маленькую полутемную комнатушку. («Скверно еще живут труженики!») Ни швейной машины, ни других орудий портновской профессии в ней не было. Хозяин стоял спиной к окну, лицо скрывала тень. Но лысый череп и голос показались знакомыми.
— Не могли бы вы сшить мне костюм?
— Пану нужен цивильный? — снова во вкрадчивом знакомом голосе послышалась ирония.
— Да,
— Дело несложное, прошу садиться, — и с улыбкой добавил: — Раздевать человека плохо, а одевать всегда хорошо.
Портной, как видно, был не прочь поболтать. Но Ян не стал отвлекаться.
— Мне надо как можно скорей.
— Пану надоела старая форма?
Скрытый, чуть заметный намек послышался в вопросе. Дембовский проговорил сухо:
— Много лет носил.
— Есть люди, которые носят ее всю жизнь, — как бы между прочим заметил портной и отошел от окна. Теперь Дембовский увидел изможденное желтое лицо, поджатые бескровные губы.
— Я им не завидую, — всматривался Ян в собеседника. — Если не ошибаюсь, мы встречались?
Синеватые губы портного скособочились:
— Может быть, все может быть. Все мы на этой земле, как пауки в банке.
Наконец-то Ян вспомнил: буфетчик станционного буфета. Ему он привез письмо из Лондона. Странно!
— Позвольте, не вы ли торгуете в буфете?
Пшебыльский вздохнул:
— Годы, что вы провели за границей, не были легкими. Возрыдала наша польская земля и наполнилась криками скорби. За все приходилось браться. — И поджал губы. — Вы тоже сменили профессию.
Дембовскому не нравились и странная встреча, и такой разговор.
— Закончим с костюмом.
— Не беспокойтесь! Одену вас — мать родная не узнает. Сейчас сниму мерочку. — Пшебыльский вытащил из кармана записную книжку и сантиметр. — Так-с! Согните руку. Вот так. Плечи пошире сделать? Правильное решение — сменить форму. В наши дни не следует лишний раз напоминать о своей службе в иностранной армия.
Дембовский насторожился:
— Вы думаете?
— Скоро и вы так будете думать. Однобортный? С жилетом? — И, опустив сантиметр, сел на стул. — Как живет мой племянник? Вы часто с ним встречались?
— Я уже говорил вам, что видел его всего один раз. Он принес письмо и попросил передать его вам. Вот и все.
— Вот и все! — усмехнулся Пшебыльский. — Только один всевышний знает, где начала и где концы. Мне жаль, что вы не подружились с ним. Он настоящий поляк.
— Так уж получилось. Когда будет готов костюм?
— Через два дня примерка, — значительно подчеркнул Пшебыльский слово «примерка» и, хотя сунул в карман записную книжку, прощаться не собирался. — Не были, значит, близко знакомы с ним? Очень жаль! — И неожиданно спросил: — Как вам нравится в Польше?
Ян уже ругал в душе младшего брата, давшего адрес подозрительного портного. Может быть, и не портной он. Проговорил уклончиво:
— Мне трудно судить. Я долго не был на родине, а здесь так много нового, что сразу и не разберешься.
— Справедливо, — Пшебыльский заговорил по-приятельски: — У вас, верно, есть друзья, которые помогут в правильном свете увидеть и оценить все факты и явления.