Жить на свете стоит
Шрифт:
– Утром пью, – буркнула Ника, садясь в кресло.
Максим варил кофе с профессионализмом заправского барристы, делая это не в кофе-машине, стоявшей в углу приемной, а на небольшой жаровне с песком.
– Оригинальничаете? – не удержалась Ника, и Гавриленко улыбнулся:
– Стараюсь поразить вас.
– Вы меня уже поразили достаточно. Нет смысла еще что-то выдумывать.
Гавриленко налил кофе в маленькие фарфоровые чашки, ловко сервировал все на подносе и поставил перед Никой:
– Прошу.
Усевшись напротив нее, он взял свою чашку, сделал глоток и вопросительно
– И все-таки!
– Что?
– Вы сказали что-то насчет перебитых пальцев и приписали эти слова мне. Объясниться не хотите?
Ника пожала плечами и потянулась к чашке:
– Максим Алексеевич, давайте не будем ходить вокруг да около. Мы взрослые люди. Я прекрасно понимаю, что своими статьями вторглась в сферу, которую вы хотели бы уберечь от посторонних глаз, и это, наверное, объяснимо – с вашей точки зрения. Но это моя работа. Я не ваш прикормленный журналист, могу писать то, что вижу.
– Я как-то вам мешаю? – пропустив мимо ушей слова о прикормленном журналисте, поинтересовался Гавриленко.
– Лично вы – нет, разумеется. Но кто-то из вашего окружения очень заинтересован в том, чтобы эти статьи перестали выходить. Поскольку все знают, что взяток я не беру, меня решили запугать, а если не остановлюсь, то, возможно, и устранить.
Лицо Гавриленко выражало такое искреннее недоумение, что у Ники на пару секунд возникло сомнение – а было ли вообще то, о чем она сейчас говорит? Был ли этот прыщавый человек, ударивший ее головой о машину, было ли разбитое стекло «Купера», письма в конвертах без подписи, взломанный замок входной двери? Не приснилось ли ей это все?
– Ника, подождите, – начал Гавриленко слегка растерянным тоном, – я на самом деле не понимаю, о чем речь. Я видел ваши статьи и не нашел в них ничего особенно криминального. Да и что я мог там найти? Это все давно муссируется на разных уровнях, и если бы я был как-то причастен к этим взяткам и подкупам, то уж наверное давно вызвал бы интерес совершенно других людей. Вам так не кажется?
– Максим Алексеевич, вы что, на самом деле думаете, что я наивная провинциальная девочка, которой легко вот так задурить голову невинным взглядом? – Ника вдруг подумала, что сама нарисовала для себя идеальный образ Гавриленко, а на самом деле вообще ничего не поняла в этом человеке. И он вовсе не тот, кем показался ей во время первой встречи. И даже не тот, кем был, гуляя с ней по бульварам и рассказывая о матери. И никакие разговоры о звездах и невесомости не помогут – он не тот, за кого она его приняла. Все выдумала, нафантазировала, приписала несуществующие черты. На самом деле он делец, который не остановится ни перед чем во имя достижения своей цели.
Максим отставил пустую чашку, тронул пальцем джезву на спиртовке и вдруг уставился Нике прямо в глаза.
– Мне казалось, что вы умнее, Ника. Что вы отличаетесь от этих прожженных щучек с журналистским удостоверением, что вам интересен я как человек, а не какие-то досужие домыслы, на которых вы и построили свое обвинение. Жаль… Я уже давно так не разочаровывался в людях…
– Ну уж простите, если я вас обидела, – язвительно сказала Ника, испытывая, однако, непонятную неловкость –
– Вы меня не обидели. Вы меня просто разочаровали. Я всегда отвечаю за свои слова и действия и уж если сказал, что не имею понятия о том, что вы рассказали, так, значит, это так и есть. Но я непременно выясню и разберусь.
– Мне это не нужно.
– А мне – нужно, – жестко сказал Максим, – я привык контролировать все, что связано с моим именем. И если кто-то, прикрываясь мной, угрожал вам, то будьте уверены – я разберусь. А сейчас, если у вас больше нет претензий, пожалуйста, возьмите билеты и сходите на концерт с подругой.
Ника почувствовала, как щеки вспыхнули – он прямым текстом выставлял ее из кабинета, да еще и советовал, с кем пойти на концерт! Она поднялась, аккуратно поставила чашку на стол и пошла к выходу, так и оставив конверт с билетами на подлокотнике кресла, но Гавриленко догнал ее и остановил, крепко взяв за плечи:
– Ника, не надо так. Я не хотел обидеть вас. Мне на самом деле хочется, чтобы вы пошли… Это редкое событие, красивое шоу, прекрасный репертуар… Пожалуйста, не отказывайтесь!
Она взглянула в его глаза и потупилась – Максим смотрел на нее открытым, просящим взглядом, который так не вязался с предшествовавшими жесткими словами.
– Спасибо… я с удовольствием схожу… Но больше ничего мне не присылайте.
– Договорились, – улыбнулся Гавриленко. – Могу ли я взамен надеяться, что вы согласитесь как-нибудь в выходной прогуляться со мной по бульварам?
Ника совершенно неожиданно для себя согласно кивнула головой, хотя и была рассержена. Но, когда в глазах Максима мелькнуло просительное выражение и ожидание положительного ответа, она не удержалась. Кроме того, прогулка недельной давности оставила приятные впечатления, и Ника была совсем не против ее повторить.
– Тогда я позвоню?
– Конечно.
Она толкнула дверь и вышла из кабинета, а Гавриленко еще долго улыбался, глядя на оставленную на столике чашку, из которой пила кофе Ника.
От медитативного созерцания его отвлек приход Никитича с целым ворохом документов.
– А ты чего это такой довольный? – с ходу поинтересовался он, плюхаясь в кресло и начиная раскладывать бумаги в только ему ведомом порядке.
– Да так… – уклончиво ответил Максим, не слишком довольный вторжением.
– Ох, Максим-Максим, твое «да так» только что мимо меня пролетело, обдав духами, – добродушно заулыбался Никитич. – Чего это она с утра пораньше? За пасквили свои извиняться прибегала?
Гавриленко недовольно поморщился:
– Выбирай выражения, а? Какие пасквили?
– А ты не читал? Аккурат вчера новая статейка вышла.
Максим пожал плечами, давая понять, как мало значения придает статьям в «Столичном хроникере». При этом он не кривил душой – его репутацию не раз пытались подорвать куда более грязными намеками и обвинениями, так что еще несколько инсинуаций погоды уже не делали. Однако у Никитича было свое мнение. Он по-стариковски пожевал губами, поморщился и недовольным тоном проговорил: